широк: от крайне восторженных до крайне негативных со всеми мыслимыми оттенками посередине. Крестьяне по большей части были сбиты с толку: с одной стороны, им нравилось, что у богачей отбирают собственность, импонировал клич «Грабь награбленное»; с другой – они не понимали, кому теперь это «награбленное» принадлежит: им или государству. Более зажиточные крестьяне, так называемые «кулаки», заняли выжидательную позицию, но впоследствии стали выступать против советской власти и их уничтожили. Если же абстрагироваться от этих условных делений на классы, то можно сказать, что подавляющая масса населения была пассивна и, как показали дальнейшие события, поддерживала ту власть, которая выглядела сильнее. Как ни парадоксально, одним из важнейших факторов, сплотивших население вокруг большевиков, стала иностранная интервенция. Попытка союзников удержать Россию в войне с Германией всколыхнула русский патриотизм и укрепила позиции большевиков.
Конечно, в тот период я всего этого не понимал, но контуры великих катастроф уже угадывались в дымке грядущего. Спастись можно было только бегством. Куда бежать – не имело значения. Лишь бы иметь лабораторию, где я мог бы вести свои научные разработки. А поскольку в Европе тоже свирепствовала война, я принял решение перебираться в Америку.
Но решить – одно, а осуществить своё решение на практике – совсем другое. Как выехать из России, если граница на замке? Оставался только один способ: получить официальное назначение от какой-нибудь организации для работы за рубежом или хотя бы в приграничном районе, откуда можно попытаться уйти пешком.
Наш радиозавод производил продукцию для фронта. О том, чтобы направить за границу инженера, имевшего доступ к «секретным» военным разработкам, не могло быть и речи. Но у меня были друзья в одном из крупных промышленных кооперативов, имевшем представительства в США и Сибири. По моей просьбе они сделали меня своим полномочным представителем и направили с поручением в Омск.
Патрули, которые в те годы проверяли путевые документы, чаще всего были полуграмотными, поэтому в содержание бумаг не вникали. Разглядывали, главным образом, эмблему фирмы и печать. В кооперативе толк в этом знали и сделали мне письмо по всей форме. Я начал собираться в дорогу.
Хотя, готовясь к отъезду, я ничего противозаконного не совершал, уверенности, что замысел удастся осуществить, у меня не было. Повсюду шли обыски и аресты. Порой людей просто останавливали на улице и, придравшись к какой-нибудь мелочи, отправляли в тюрьму. По этой причине все необходимые документы и несколько фамильных драгоценностей я всегда носил при себе. Если бы не эта предосторожность, моя жизнь могла принять куда более трагический оборот. Вот как это случилось.
В тот день я возвращался домой с завода, как вдруг, уже почти у подъезда, со мной поравнялся незнакомый автомобиль. За рулём сидел Лушин. Я махнул ему, приглашая подняться ко мне в квартиру, но он энергично замотал головой и жестом показал, чтобы я сел в кабину. Едва я захлопнул дверцу, он нажал на газ, и автомобиль с рёвом сорвался с места.
Лушин теперь работал шофёром в военной прокуратуре при Реввоенсовете и случайно узнал, что на меня заведено дело как на бывшего царского офицера, уклоняющегося от службы в Красной Армии. Уже выписаны ордера на обыск и арест. Он пытался перехватить меня ещё на заводе, но мы разминулись.
Я попросил Лушина высадить меня у Курского вокзала и первым делом позвонил себе на квартиру. Там меня уже ждали. Надо было немедленно бежать из Москвы. Я купил билет до Нижнего Новгорода и выехал в тот же вечер.
В Нижнем находилось отделение отцовской пароходной компании. Сама компания была национализирована, но пароходы по-прежнему ходили под нашим именем. Штат сотрудников практически не изменился, только бывшие начальники стали подчинёнными, а бывшие подчинённые – начальниками. Должность директора теперь занимал человек, работавший раньше младшим судовым клерком. На моё счастье, мы были знакомы, даже несколько раз вместе охотились. Он устроил мне билет на пароход до Перми и снабдил деньгами.
Пароход шёл по Каме, и всю неделю меня не покидало ощущение, будто из ада последних лет я вновь попал в рай прошлой жизни. В каютах – чистота и уют, еды вдоволь, и чем дальше мы отплывали от Москвы, тем более мирной становилась картина. Но стоило высадиться в Перми, как всё вернулось на круги своя.
Поезда в Омск не ходили, так как на подъездах к городу шли бои[55]. Знакомые инженеры, которых я встретил в Перми, подтвердили, что ситуация с железнодорожным сообщением аховая. Чехи, служившие в австрийской армии и попавшие в русский плен, сформировали особый Чешский корпус, не признававший советскую власть. В ответ на требование разоружиться они подняли мятеж и захватили Казань, откуда теперь с боями пробивались к Транссибирской железной дороге, чтобы по ней добраться до Владивостока, а оттуда – домой[56].
Справившись с расписанием, я обнаружил, что на север поезда отходят без перебоев, и решил попробовать добираться окольным путём. Мне сказали, что из Надеждинска в Омск можно сплавиться по рекам[57].
До Надеждинска я добрался без приключений и по совету проводника остался ночевать в поезде, благо это была конечная остановка. Однако стоило мне прилечь, как по вагону пошёл военный патруль, проверявший документы. Начальнику патруля что-то в моих бумагах не понравилось, и, не слушая объяснений, он отправил их с посыльным в комендатуру для получения дальнейших указаний. Я приготовился к худшему и, когда посыльный вернулся с распоряжением «препроводить товарища в пансион», решил, что речь идёт о тюрьме, и начал громко протестовать. Несмотря на все возражения, меня взяли под руки, вывели из вагона, но, к моему немалому изумлению, отвели не в тюрьму, а действительно в гостиницу. Там меня ждал не только отдельный номер, но и горячий ужин. Всё это было крайне странно, но я буквально падал с ног от усталости и решил, что самым разумным в сложившейся ситуации будет хорошенько отоспаться, поэтому поел, лёг и заснул как убитый.
Утром в дверь постучали, и горничная принесла на подносе завтрак, сообщив, что руководство завода уже давно дожидается моего пробуждения в фойе. Тут мне со всей очевидностью стало ясно, что меня принимают за какую-то важную шишку. Исполнять роль Хлестакова в разгар Гражданской войны мне не улыбалось (я слишком хорошо представлял себе, чем чревато разоблачение), поэтому, выходя из номера, я собирался объявить об ошибке. Однако сделать это оказалось непросто. В фойе на меня сразу накинулось человек шесть и стали наперебой представляться. Сколько я их ни убеждал, что я не тот, кто им нужен, – всё без толку. Продолжали настаивать, чтобы «не отказал в любезности» и «ознакомился» с работой их предприятия. Пришлось сдаться.
«Предприятие» – гигантский металлургический завод – оказалось настолько большим, что на «ознакомление» ушло несколько дней. В процессе я понял, что меня приняли за уполномоченного из Москвы, который должен был оценить деятельность нового руководства. От его подписи зависела как судьба директора и ведущих инженеров, так и размер получаемых заводом дотаций.
Даже на мой непрофессиональный взгляд было очевидно, что на заводе всё далеко не так безоблачно, как мне пытаются представить. Часть домен явно были остановлены без поэтапного охлаждения, чем их полностью загубили. Несколько цехов по разным причинам простаивали. Я согласился поставить подпись под актом осмотра лишь после того, как в нём было указано точное количество работающих домен и цехов. Когда это произошло и акт отправили в Москву с нарочным, я спросил у директора, как мне добраться из Надеждинска в Омск по воде. Он сказал, что регулярного сообщения нет, а сплавляться в одиночку – слишком опасно. Единственный путь – на поезде с пересадкой в Екатеринбурге.
Вновь оказавшись на Надеждинском вокзале, я выяснил, что поезда в Екатеринбург ходят крайне редко и билеты на них не продаются. Места распределяли в местном Совете народных депутатов, где эмблема и печать на моих бумагах впечатления не произвели. Мне ничего не оставалось, как ждать ближайшего поезда и попытаться протиснуться в вагон без билета.
Меж тем, прибыл поезд из Москвы. В толпе сошедших с него пассажиров я увидел знакомое лицо: своего бывшего однокурсника по Технологическому институту. Мы тепло встретились, и после обычных в таких случаях восклицаний он похвастался, что приехал на Урал по личному распоряжению Свердлова инспектировать металлургические заводы. Я не стал говорить, что один завод мною уже проинспектирован, но пожаловался на трудности с получением билета на Екатеринбург. Мой знакомый немедленно потащил меня в местный Совет, где его мандат за личной подписью Свердлова произвёл магическое действие, и я получил место на ближайший поезд. На подступах к Екатеринбургу шли бои, и один из попутчиков, с
