Федор Журба. Не так ли?
— Федор? Федя?! Неужели он???
— Шеф так думает. У него есть доказательства. Вещественные доказательства. Вот. — Шварц встал, взял замусоленную книжечку, подал Мальве: — Посмотрите. Здесь список высокоурожайных звеньев. И урожайность сахарной свеклы за несколько лет. Мы нашли это в Зеленых Млынах. На хуторе Властовенко…
— Почерк не Федин. А люди знакомые… в звеньях. Нет, это не его книжечка. У него была совсем старая, потрепанная. Я теперь припоминаю. Но каким образом это очутилось там, на хуторе, не знаю…
— Я же говорю… Десятый из десанта. Его сбросили с парашютом…
— Федю сбросили? Да он боялся самолета! Когда передовиков катали на самолете, он отказался. Побоялся. Какой же из него десятый? Сами подумайте… Вы же умный человек, Шварц. Кто возьмет в десант Федю? Да он высокой скирды боялся.
Шварц поговорил с Рихтером. Вероятно, перевел ему Мальвины слова. А она тем временем снова углубилась в созерцание инвентарного номера. Рихтер, выслушав Шварца, вышел из за стола, поинтересовался, чем она занята. Поймал ее взгляд на бляшке. Порывисто подошел, закрыл бляшку пальцем. Спросил через Шварца:
— Это был ваш стол? Ваш номер?
Шварц знал, кому принадлежал стол, но перевел Мальве вопрос шефа.
— Нет, не мой, — ответила Мальва. — У меня был маленький столик. В Зеленых Млынах. В сельсовете. Без номерка… — Мальва вздохнула, сама дивясь своему вздоху. Шварц перевел ее ответ.
Рихтер улыбнулся, снова сел в кресло. Кресло черное, с драконами на высокой спинке, в свое время его, кажется, принесли сюда из больницы… Там в этом кресле умер Володя Яворский. Мальве вспомнился тот рассвет, Глинские петухи пели тогда так же, как и сейчас, но Мальва их словно не слышит, тогда их не слышал Володя, а сейчас она. «Это перед смертью», — подумала Мальва, напрягши внимание и убедившись, что за открытым окном действительно где то поют петухи.
Рихтер открыл ящик, достал белый лист бумаги и положил перед Мальвой. Потом дал ей ручку.
— Пишите, — перевел Шварц.
— Что писать?
— Состав подпольного райкома…
Мальва, не задумываясь, обмакнула перо в чернильницу, размашисто написала: «Мальва Орфеевна Кожушная».
И подала Шварцу лист. Он был поражен ее откровенностью.
Но после того, как эта запись была переведена Рихтеру, тот совершенно спокойно сказал Шварцу несколько слов, и переводчик вернул лист Мальве.
— Шеф просит писать дальше. Он рад, что вы правильно понимаете суть дела. Скрывать и в самом деле нечего.
— Больше я никого не знаю…
— А вам и не надо знать. Вы напишите…
— Товарищ Валигуров, оставляя меня, предложил мне завербовать вас, Шварц. Он сказал, что вы можете стать для подполья необходимым человеком. А я, как видите, не успела этого сделать. Но если вам так хочется, я могу дописать вас. — Она склонилась над листом, занесла ручку. Заколебалась.
— Писать, писать! — крикнул Рихтер.
Мальва записала: «Фридрих Янович Шварц — переводчик, до войны — начальник районного похоронного бюро».
— Все! — сказала Мальва. — Больше я никого не знаю. — И передала лист. Фридрих Янович долго вчитывался, потом передал написанное Рихтеру.
— Скажите ему, что я не успела вас завербовать. Просто не успела. Так и скажите.
— Скажу, — покорно проговорил Шварц, встав на деревяшке. Рихтер выслушал его, сокрушенно покачивая головой, должно быть, хваля его за откровенность, ведь Фридрих Янович мог об этом и промолчать, не передавать просьбу Мальвы.:
— Я сказал, — обратился Шварц к Мальве, словно сбросив с себя тяжелый груз. — Вы, правда, имели это в виду?
— Что?
— Завербовать меня. Мальва молчала.
— Считайте, что вы это сделали. Не думайте, что мне с ними сладко. Полагаю, что моей родине тоже не сладко. Как и вашей…
Потом он стал что-то говорить Рихтеру. Мальва не поняла, что именно. Но по тому, что они оба слоено бы забыли о ней, о ее присутствии, догадывалась, что речь шла о пей, как об отсутствующей уже.
— Ваша последняя просьба? — вдруг перевел Фридрих Янович вопрос Рихтера.
— Моя? Какая же может быть у меня просьба? А, есть одна!.. — вдруг вырвалось у Мальвы. — Освободите детей. Глинских детей. Тех, что ночуют в подвале. Там сыро, холодно, дети голодные, еще совсем маленькие. Мерзнут. В тряпках завелись вши.
— Сейчас я скажу ему. Дети, и правда, не виноваты… Я знаю о них.
Рихтер выслушал спокойно, даже с некоторым сочувствием.
— Шеф тронут вашей добротой. Но вам следует просить за себя. По законам, которые у нас действуют, он вынужден вас…
— Я готова… Так и скажите ему.
— Я сказал. Шеф спрашивает: а как же райком?
— Какой райком?
— Подпольный, которым вы руководите, руководили?
Рихтер что-то долго растолковывал Шварцу, тот перевел:
— Шеф полагает, что вам лучше остаться в подполье. Другого выхода он не видит… И я тоже не вижу, — вставил скороговоркой Фридрих Янович, — Вам помогут сегодня же организовать бегство. Сегодня ночью…
— Зачем? Мне некуда бежать… Я дома. Пусть бежит он.
— Оставьте, Мальва. Вы понимаете, о чем речь. Вы же умная женщина. Я знаю вас давно. Еще с тех пор, как вы родили сына. Была весна… Я работал тогда завхозом в больнице. У меня не оказалось стекла для большой лампы… А вас привезли ночью. Паника, крик, беда… Слава богу, сын растет. Подумайте о нем. Это я уже от себя… Сколько ему?
— Десять…
— Как летят годы! — ужаснулся Шварц.
В глазах блеснули слезы.
— Also, was? — спросил Рихтер переводчика — Ну что?.
— Sei ist bereit… — сказал тот. — Она готова. И продолжал переводить для нее:
— Я сказал, что вы согласились. Теперь слушайте дальше. Раз в месяц вы должны будете докладывать о работе подпольного райкома: можете являться сюда, а хотите, люди шефа будут приходить на вашу явочную квартиру. Шеф спрашивает, есть ли у вас такая квартира?
— Есть.
— Здесь, в Глинске? — Здесь.
— Будьте добры, адрес.
— Подвал, где вы держите детей. Я согласна умереть вместе с ними. Туда пусть и посылает людей ваш шеф.
Фридрих Янович совсем растерялся.
— Напрасно, Мальва, напрасно. Мы здесь с вами никто. Одно его слово, полслова — и мы с вами на виселице. А кто же будет бороться?.. Кто, если всех перевешают?
— Не вы, Шварц!
Он, вероятно, доложил, что у нее нет явочной квартиры. Она согласна приходить сюда. В гестапо. И перевел ей дословно:
