— Что ты имеешь в виду?
— Ты скорее сделаешь то, чего не хочешь, но никогда — то, чего в действительности желаешь.
Милли потребовалась целая минута, чтобы переварить эти слова.
— А ты с твоей проницательностью уже определил, чего именно я хочу? — наконец поинтересовалась она.
Он бросил на нее полный иронии взгляд.
— Я мог бы в достаточной степени точно предположить это.
Осознав, что он дразнит ее, она с вызовом поинтересовалась:
— И что же именно?
Его красивые губы раздвинулись в усмешке.
— Ты была готова сама сесть за руль этого неповоротливого чудовища, долго сопротивлялась и только потом, презирая себя, сделала то, что действительно было необходимо — позволила мне ехать с тобой. — Он одарил ее улыбкой, от которой трепетали тысячи женских сердец. — Ты никогда не осмеливаешься рискнуть и откровенно признаться в том, что в действительности хочешь. — Протянув руку, он коснулся ее лица. — Разве не так?
Смущенная, она отрицательно покачала головой.
— Именно так, — мягко настаивал он. — Ты пытаешься убежать от себя, но это невозможно. Ты можешь убежать от всех, включая твоего учителя музыки, но от себя — никогда.
Рональд с осторожностью провел большим пальцем по ее щеке и так пристально взглянул в ее глаза, будто мог увидеть там душу. Но Милли это больше не пугало.
— Ты просто не знаешь меня!
Она еще протестовала, но в ее протесте уже не хватало убежденности, и она это отчетливо осознавала.
— Не знаю?
Рональд улыбнулся, и под его лучистым взглядом Милли почувствовала себя так, будто твердый склон горы начал превращаться в облако. Она с силой прижала ладони к каменистой земле, словно стремясь вновь обрести чувство реальности, и невольно подумала, что было бы очень легко, глядя в бездонную глубину этих глаз, отправиться в какое-нибудь фантастическое путешествие. Ее дыхание участилось.
— Три ночи мы провели вместе, — задумчиво сказал он, — не говоря уже о последствиях вчерашнего застолья, имевших место сегодня утром…
— Прекрати! — вздрогнув, сказала Милли. — Это вовсе не были ночи, проведенные вместе.
— Готов спорить, что я подобрался к тебе гораздо ближе, чем любой другой мужчина, — продолжил Рональд, игнорируя ее попытки прервать его. — И готов спорить, что ты просто все время стараешься заслониться от чего-то…
Неожиданно он резко сел.
— Тот несчастный случай с твоим запястьем… Означает ли это, что ты никогда не сможешь снова играть? — требовательно спросил он.
— Нет, — сказала она. — Врачи говорят, что смогу.
— Значит, такая опасность все-таки была?
— Какое-то время да. Они не могли сказать ничего определенного, пока не сняли гипс, но теперь уверяют, что все будет нормально. Просто пока еще неизвестно, когда все станет на свои места. Конечно, я делаю упражнения и каждый день играю чуть больше, чем накануне. Правда, сегодня утром у меня…
— У тебя раскалывалась голова, — подсказал он.
— Да, — стыдливо признала Милли. — Но вечером я обязательно немного поиграю. Рональд рассмеялся.
— Я не твоя ходячая совесть. Делай что хочешь. А на каком инструменте ты играешь?
— На флейте. И, конечно, на фортепиано. А ты? Ведь ты тоже играл музыканта в одном из фильмов, верно? — припомнила она.
— Я умею играть на барабане, — сказал он. — И немного на гитаре. Но мне бы не хотелось демонстрировать это в присутствии профессионалов.
Милли фыркнула.
— Безработные музыканты не в счет.
— Да? — Его глаза вдруг стали холодными и оценивающими. — А в чем проблемы? Почему ты осталась без работы?
— Ну, это не совсем так, — смутилась Милли. — Я учу детей.
— Разве ты не можешь зарабатывать как композитор? — обманчиво мягко спросил Рональд, и Милли замерла, словно от удара. — Или ты даже не пыталась?
Милли шепотом произнесла:
— Ты просто ничего не понимаешь. Представь: ты сочиняешь музыку. Твой отчим считает, что ты можешь это делать, а кто-то, кому ты всецело доверяешь, говорит, что ты бездарна. Ты не знаешь, кому верить, но не можешь справиться с непреодолимым желанием сочинять… — Ее голос звучал почти печально.
— Дорогая, я сам был в таком же состоянии, с горькой усмешкой произнес он. — Вот почему твои глаза для меня — словно зеркало. Я пережил то же самое пять лет назад, но никогда больше не вернусь к тому состоянию. А ты… — Он умолк.
Судорожно глотнув воздух, Милли приготовилась к обороне.
— Что я? — эхом отозвалась она. — По-твоему, я непременно должна поступать точно так же, как и ты?!
— О нет. Конечно же, нет. — Он невесело засмеялся. — Ты никогда так не поступишь.
— Но ты, конечно же, уверен в том, что знаешь, как именно мне нужно поступить, верно? — с вызовом сказала она.
Наступила неловкая пауза. Рональд неожиданно улыбнулся, хотя и не очень весело. Казалось, он понял, что к его ногам брошен вызов, и принял его.
— Да, — произнес он и, не дожидаясь того момента, когда ее негодование выплеснется наружу, добавил:
— Думаю, тебе надо научиться танцевать.
Милли в бешенстве вскочила, от возмущения потеряв дар речи.
— О, не обязательно делать это прямо сейчас. — Его глаза светились лукавством. — Позднее. Может быть, после ужина.
— Ты просто невыносим!
Опершись на локоть, он рассмеялся ей прямо в лицо.
— Ты — тоже тот еще подарочек. Ты всегда так быстро вскипаешь? — спросил он. — Или только когда ты со мной?
— Никто, — сквозь зубы процедила она, — еще не пытался заводить меня, как ты.
Рональд с легкостью поднялся на ноги.
— В таком случае они много потеряли. У Милли возникло непреодолимое желание залепить ему пощечину. Это настораживало: она не помнила, чтобы ей когда-либо хотелось сделать нечто подобное. И все же присущее ей чувство юмора взяло вверх, и она с улыбкой заметила:
— Ты пытаешься спровоцировать меня? Напрасно. Последний раз я действительно дошла до ручки в детском саду, потому что Фетти Макмиллан нравилось макать концы моих косичек в краску.
Плечи Рональда чуть дрогнули.
— Косичек… — задумчиво повторил он, глядя на ее рыжие с золотистым отливом волосы, словно шелк ниспадавшие на плечи.
Милли, будто защищаясь, нетерпеливо дернула рукой.
— Не надо. Что бы ты ни собирался сказать, не говори сейчас ничего. На сегодня с меня достаточно твоих насмешек. Я просто не вынесу их больше.
Он улыбнулся.
— Хорошо, ни слова больше, — пообещал он. — А ты меня за это покормишь?
Милли взглянула на стоящее в зените солнце. На голубом небе не было ни облачка, а воздух, казалось,
