на него наступаешь. А может быть, он ночью всегда так громко хрустит. Я подумал, что никогда еще так поздно не выходил в сад.
Я вообще, кажется, в первый раз в жизни не сплю в три часа ночи. А спать совсем не хотелось. Оказывается, в это время из нашего сада видны звезды. Вечером их никогда не увидишь. Я думаю, потому, что везде на улице и во дворе горит свет, — из-за этого света их и не видно, разве только две-три самые крупные. А сейчас они были видны все до одной, до того небо было низкое. Даже Млечный Путь был виден. Я такое небо видел только прошлым летом в пионерлагере. У нас там пионервожатый был — товарищ Саша, он и студент-географ, он нас научил находить на небе Марс и Большую Медведицу. Марс мы легко научились находить, он чуть-чуть крупнее всех звезд и красноватый, как будто фонарик где-то далеко подвесили с красной елочной лампочкой внутри. И какой-то он немножко мохнатый, все звезды круглые, сразу видно, что шарики, а он какой-то мохнатый. Товарищ Саша, когда я ему это сказал, ужасно удивился и ответил, что первый раз слышит об этом. Сказал, что я фантазирую. А я Марс по этой мохнатости сразу могу найти на небе, даже если бы он не был красноватым, сразу бы нашел.
Вот Большую Медведицу очень трудно было научиться находить. Сперва мне так и казалось, что никогда я не сумею ее найти. Целых три вечера старался, ничего не получалось.
Товарищ Саша долго нам показывал на небо и говорил, какие звезды составляют Большую Медведицу. Он сперва нарисовал ее на бумаге. А я смотрел и, сколько глаза ни таращил, никакого такого рисунка на небе увидеть не мог. Звезд много, и все они рассыпаны по небу без всякого порядка, вроде риса или гречневой крупы на столе, когда бабушка их перебирает. Или вроде муравьиной кучи, только если бы все муравьи на минутку остановились. Товарищ Саша даже сердиться начал, хоть он очень терпеливый и добрый; говорит, как же вы не видите, когда там абсолютно четкий рисунок. А я никакого рисунка увидеть не мог. Я уже совсем было решил, что никогда не сумею отыскать эту Медведицу, и даже на небо глядеть перестал.
А потом глянул еще раз без всякой цели и вдруг увидел. До сих пор удивляюсь, как я мог ее сразу не увидеть. Ужасно удивительно — висит в небе слегка боком ковш из звезд, прямо сам в глаза бросается, стоит только посмотреть на небо, а я его столько времени не мог увидеть. Не могу понять, как же так это получается. А многие из ребят так до самого отъезда из лагеря и не научились ее находить, сколько я ни пытался им втолковать, как это просто. Никак не могу понять, почему я столько дней не мог ее увидеть, а за одну секунду вдруг увидел, и теперь, когда захочу, могу ее сразу отыскать.
Я этот случай с Большой Медведицей и потом несколько раз вспоминал, каждый раз, когда что-нибудь долго не понимал, а потом вдруг пойму и удивляюсь, как это я не мог понять сразу, когда все так просто и понятно. Еще товарищ Саша обещал нам показать Полярную звезду, по которой можно без компаса сразу определить, где север, но для этого надо было проснуться под самое утро; мы хотели проснуться под самое утро, даже будильник поставили на четыре часа, но товарищ Саша сказал, что человеческое здоровье важнее и под утро лучше нормально поспать. Мы закричали хором, что нам совершенно нетрудно будет проснуться и на нашем здоровье это не отразится, но товарищ Саша улыбнулся, ничего не сказал, а просто улыбнулся, немножко даже грустно улыбнулся, и мы вдруг поняли, что товарищ Саша хочет поспать нормально сам, видно, потому, что очень устает за день. Он ведь раньше всех нас просыпается, и позже всех ложится, и днем не спит, когда у нас «мертвый час», а идет в это время на планерку к начальнику лагеря.
И сейчас я сразу увидел на небе Большую Медведицу, и Малую, и Млечный Путь, и все звезды, которые переливались голубым светом совсем близко над головой, и их было так много, что мне вдруг показалось, что, кроме звезд, вокруг нашего сада больше ничего и нет, это мне показалось, наверное, потому, что было очень тихо. Даже листья деревьев не шелестели.
Тепло было этой ночью в нашем саду. Очень тепло было, и пахло цветами табака. Его бабушка посадила у нас в саду прошлой весной. Он в первые дни, как расцветет, сильно пахнет. Очень у него приятный запах, даже прохожие у нашей изгороди останавливаются, когда начинает цвести табак. И, что самое странное, никому в голову не приходит, что это цветы табака, так они пахнут. Ничего в них табачного нет. Запах очень приятный, но какой-то густой и сладкий, бабушка эти цветы никогда на ночь в комнате не оставляет. А сегодня ночью в нашем саду этими цветами пахло так, как будто это не сад, а закрытая комната, и этот запах не может найти ни одной щелочки, через которую можно выбраться наружу. И никакого ветерка. Мне от этого запаха всегда почему-то бывает чуточку грустно, особенно в первый раз, когда я его почувствую летом, чуточку-чуточку грустно и приятно, я все пытаюсь в это время что-то вспомнить и не могу. Хорошо, что это обычно недолго длится и сразу проходит.
А сегодня ночью мне так грустно стало, просто слов никаких нет. И ничего приятного. И вспоминать ничего-ничего не хочется, а скорее наоборот. Никогда мне так грустно не было. Даже в комнате наверху... Хоть плачь! И в горле какой-то ком у меня застрял, и никак я его не могу проглотить. Ничего не понимаю. Почему это у меня все так плохо получается в жизни? Я же такой, как все у нас в классе или на улице. Я же ничего плохо не делаю. В школу хожу, на музыку, бабушке помогаю, живу как человек... А почему же только у меня так все плохо получилось? Ну почему? Я же ни в чем не виноват. Это даже странно. У всех родители есть, детей своих любят, хвалят их, делами интересуются, все время помнят о них. Только я один никому не нужен. Если бы мама жива была, наверно, все по-другому было бы, любила бы меня моя мамочка, и я бы ее очень любил. А она умерла. Ну почему моя мама должна была умереть, именно моя, я же ни в чем не виноват, ничего плохого не сделал. А она умерла. У всех есть родители: и у Ленки, и у Димки, и у Вовки — у всех, а я же не хуже их. Почему же у меня все так получается неудачно? И отец мой не хуже других, я это точно знаю, а даже, может быть, лучше. А что хорошего? Лучше бы он меня бил каждый день, как Димку отец бьет, только не смотрел бы на меня так, как будто и не видит меня в это время, лучше бы он женился и ругался бы с этой женой, как Вовкин отец с его матерью ругается, пусть даже на улице все слышат, что у нас в доме ругаются, лишь бы хоть немного любил он меня, не относился как к постороннему человеку.
Может быть, он даже все время жалеет, что я есть, я же совершенно лишний для него человек, я же это все время чувствую! Хоть бы умер бы я тогда вместе с мамой от дифтерита, и то, наверное, лучше было бы!
Хорошо еще, что бабушка у меня есть. Вот она меня точно любит. Только ее мне и жалко, очень она переживать будет, когда узнает, что я уехал. Я ей сразу телеграмму дам, как в Москву приеду. А потом она ко мне все равно переедет. И еще жалко все-таки, что я с Ленкой не попрощался, даже позвонить нельзя... Но Ленка поймет, что возможности не было.
На повороте я остановился и последний раз посмотрел на наш дом. Гравий сразу перестал хрустеть, и стало тихо-тихо. И весь наш дом был виден в лунном свете ясно, как днем. Даже одна расколотая черепица, которую Димка разбил в тот день, когда мы испытывали камнеметную машину.
В окнах света не было, как будто в этом доме никто и не живет. Только окна и были темные, а весь наш дом стоял белый-белый в лунном свете... И до чего мне стало грустно, ну просто слов нет. Зря я посмотрел на наш дом, окончательно меня это доконало. Я повернулся и пошел к выходу, не оборачиваясь и ничего не видя, потому что ком в горле у меня стал еще больше, даже дышать стало трудно, и в глазах защипало так, что сразу захотелось их закрыть, и не просто закрыть, как всегда, а обязательно ладонями.
Я сделал еще несколько шагов и подошел к калитке. Я взялся за ручку и потянул ее к себе, а она сразу так заскрипела, что меня мороз по коже продрал и во рту, и по языку и по деснам всем, такая оскомина прошла, как будто я штук пятьдесят зеленых слив съел подряд. А днем я эту калитку открываю, и хоть бы что, никакой оскомины! Скрип этот, наверное, можно было услышать на другом конце города.
Я еще чуть сильнее потянул на себя, чтобы поскорее покончить с этим, пока бабушка не проснулась, так эта проклятая калитка прямо завизжала противным визгом, как будто ее режут... Я решил с ней больше не связываться, а перелезть через забор. Удивляюсь, как мне это сразу не пришло в голову, отошел от нее и пошел к забору. Он у нас совсем низкий, и подтянуться на руках ничего не стоит, надо только сделать это сразу, рывком, чтобы не испачкаться в известке. Его совсем недавно покрасили, и он ужасно пачкается, стоит только к нему нечаянно прислониться. Я встал на цыпочки и вытянул вверх руки, ухватился за край. Я совсем было собрался подпрыгнуть и одновременно подтянуться, как почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Прямо всей спиной почувствовал, что на меня кто-то смотрит не отрываясь. Прямо как будто уперся этот взгляд мне в спину и особенно в затылок и давит. Я не сразу обернулся, еще немного постоял не оборачиваясь, потому что очень не хотелось оборачиваться. А потом все-таки повернулся и посмотрел в
