Делегация Антарктиды готовилась к тяжелым битвам, твердо зная: шанс на победу существует.
Оказалось – нет. День за днем Антарктиду гвоздили за все грехи, реальные и мнимые. Антаркты огрызались с ядовитой вежливостью, но, несмотря на все старания, их словесные контратаки слабели день ото дня. Ученый диспут был еще возможен – политического торга не получалось. Не оправдалась и слабая надежда на поддержку со стороны российской делегации. Трезвым умом Ломаев понимал: с какой стати? Неужели на том основании, что в придачу к путеводителю по Петербургу со временем станет предлагаться акваланг? Но на душе было тяжко.
По-прежнему ни одна страна мира не намеревалась признать новое государство. В кулуарах от антарктов шарахались, как от зачумленных. Впереди маячила перспектива глухой обороны и окончательного поражения.
– Блокада! – правильно называл Ломаев одну из причин и облегчал душу грязными ругательствами, втайне надеясь, что его с Шеклтоном номер кем-нибудь да прослушивается. – Шавки, лизоблюды! Шестерки мирового пахана!
– Зато Геннадий-сан оказался провидцем, – вымученно улыбаясь, напоминал Кацуки.
Слабое утешение. Причину внезапного молчания Госдепа и евроатлантической прессы об устарелости договора о статусе Антарктиды не расшифровал бы только ленивый умом. Мировой пахан свистнул шестеркам: ша! Вульгарный и бесхитростный захват Антарктиды, пожалуй, не пройдет – тут встанут на дыбы и Китай, и Индия, и даже Пакистан с Северной Кореей, а гладить ядерные державы против шерсти себе дороже. Совсем иное дело – опереться на старый договор и, обвинив антарктов в его нарушении, ввести в Антарктиду ограниченный военный контингент, формально международный. Можно даже попытаться получить на это мандат ООН, а нет – обойтись без мандата. В быту что лбом о кирпич, что кирпичом по лбу все едино, а в политике от перемены мест слагаемых результат меняется радикально.
Первый шаг – торговая блокада Антарктиды – был осуществлен с чрезвычайной легкостью. Он был выполнен сразу по получении приказа, поскольку необходимые для этого военно-морские силы уже находились в районе патрулирования. Немедленно последовал второй шаг: корреспонденты, съемочные группы и туристы получили настоятельные рекомендации как можно скорее покинуть Антарктиду. Что до формирования благоприятного для вторжения общественного мнения, то этот длинный-предлинный шаг всего лишь вступил в очередной этап.
В одну минуту Брюс Тейлор превратился из «отвратительного ренегата» и «национального преступника номер один» в несчастную жертву кучки авантюристов, узурпировавших право распоряжаться целым континентом. Само собой разумеется, жертва держалась с присущим истинному американцу достоинством, то есть шла на все ради сохранения своей жизни как высшей ценности.
В ту же минуту весь цивилизованный мир с содроганием узнал о варварском отношении антарктов к девственной природе континента-заповедника. Рокуэл-кентовские красоты Антарктиды демонстрировались теперь исключительно с текстом, поясняющим, что ничего этого скоро не будет. А что будет – смотрите! Мусорные кучи в перенаселенных поселках (увы, святая правда). Пятна нефти у побережья (полуправда: не нефть, а соляр, притом немного было того соляра – не больше чем плавает по поверхности воды во всех портовых акваториях). Варварский отстрел несчастных пингвинов (чистейшее вранье и гнусная провокация). Наконец, бандитская рожа дизелиста Самоклюева – ну чем не выродок? Достаточно одного взгляда, чтобы понять: обладатель такой рожи вряд ли задумывается о высших ценностях цивилизации, а потому и сам к упомянутым ценностям не относится…
Что произойдет дальше, было ясно даже ежу, а уж Ломаеву и подавно. Оставалось неясным, сколько времени имеется в запасе. Что можно успеть за это время, было неясно вдвойне.
И можно ли вообще успеть, когда силы уже пришли в движение? Когда валун покатился с горы, пока что медленно и вальяжно? Когда слой снега уже заскользил, грозя обернуться ревущей лавиной?
Ломаеву и в голову не приходили столь образные сравнения. Он просто искал хоть какую-нибудь зацепку – и не находил ее. Контрпропагандистские ресурсы «Антарктиды online» были исчерпаны до конца. Конференция, от которой ждали многого, не обещала ничего, кроме резолюции с длинным перечнем претензий к свободной Антарктиде. Пухла голова. Впервые за долгое время хотелось купить литра два любой жидкости крепостью не ниже сорока и налакаться в зюзю.
На пару с Еремой Шеклтоном. А не захочет – так в одиночестве.
Нельзя… Надо стоять до конца – вдруг выпадет шанс? Ловить его лучше на трезвую голову. Это только независимость хорошо объявлять под градусом, когда любая проблема кажется чепухой и утконосы мерещатся…
Утром тридцатого апреля индус-коридорный вручил Ломаеву конверт, сложил смуглые ладони лодочкой в ожидании чаевых и, получив монету, исчез. Конверт был девственно-чист, зато внутри таилась записка на русском: «В полдень у фонтана. Ван Трек».
Ломаев покрутил записку так и этак. Ничего более не обнаружив, хмыкнул. Если бы не подпись, можно было бы подумать: приглашение на романтическое свидание. У фонтана. У какого фонтана-то? Их тут до черта. Надо думать, у того высоченного, что бьет из озера…
– Сегодня хорошая погода, – на всякий случай напомнил Шеклтон, увидев, что Ломаев берет с собой зонт.
– Значит, фонтан работает. Ты вот что, Ерема… Ты иди, а я сегодняшнее заседание пропущу, ладно? Расскажешь мне потом, что и как…
– А ты? – спросил Шеклтон.
– Что я?
– А ты расскажешь?
– По возможности, – честно ответил Ломаев.
Австралоантаркт морщил лоб, думал.
– Так надо для Антарктиды? – осведомился он в сильном сомнении.
– Нет, блин, так надо для Каймановых островов! – вышел из себя Ломаев. – Для Тринидада с Тобагой! Проницательный ты, я гляжу, до ужаса…
– Не надо ссориться, – кротко сказал Шеклтон. – Я просто спросил.
