собственным ремнем, ибо за веревками было бежать далеко и некогда. А когда все более-менее успокоилось, новоявленные партизаны-катакомбщики, сработав дружно и бесшумно, задраили вход в нору, утащили пленного подальше вглубь и принялись размышлять – что же дальше?
Толик Коханский и Тарас Онищенко, украинцы с единственной соплеменной станции Академик Вернадский, были одними из первых, кого доктор Фишер затащил в «подснежье». К счастью, оба были парнями смышлеными и без лишних разговоров убрались под лед. Спустя малое время к ним добавился бывший начальник российской антарктической экспедиции Троеглазов и, не поняв текущего момента, успел в тесноте норы засветить кому-то по уху, прежде чем был вразумлен украинцами.
Наверху все еще ругались и постреливали, когда спустившиеся под лед антаркты добрались по узкому ходу до ближайшего похороненного жилища с провисшей крышей и стали держать военный совет. Удивительный, но бесспорный факт: при полном отсутствии планов партизанской борьбы активное подполье в столице Свободной Антарктиды начало действовать едва ли не раньше, чем пострадавший Хески доложил об успешном завершении операции по ее захвату.
Сами яхтсмены вряд ли бы вспомнили о сосланном на седьмой километр Квазимодо-Самоклюеве. И вряд ли нашли бы в тумане его заимку с одиноким домиком и холодным складом.
Правда, туман как-то вдруг очень быстро потек в сторону океана, однако коченеющего Зубко это не обрадовало.
– Пурга идет, – сказал он, стуча зубами.
– Обходим поселок по дуге – и марш-бросок до седьмого километра? – предложил Баринов.
– Спятил? Я же говорю – пурга идет.
– Сильная?
– Обыкновенная. Пурги не видал? Заблудимся и померзнем.
– Ложись! – не своим голосом крикнул Нафаня, падая брюхом на лед.
Попадали и остальные. Очень своевременно: ветер остервенело рвал туман в клочья. Сразу сильно похолодало. Стало хорошо видно, что делается в поселке. И слышно. Автоматная пальба почти везде прекратилась, зато на юго-западной окраине то и дело бухали взрывы, и ветер подхватывал какие-то кружащиеся в воздухе обломки.
– Блин, да они по нашим яхтам лупят! – вне себя заорал Крамаренко. – Из подствольников – по яхтам! Суки!..
Он вскочил и, кажется, был готов бежать спасать «Анубис». Баландин поймал его за ногу и уложил рядом с собой. Юра рыдал и грозился.
– Тихо, тихо… – втолковывал рассудительный Баландин. – Не шуми и, главное, не шевелись. Живее будешь, капитан.
– Капитан чего?! Хана «Анубису»…
– Хорошая яхта была, не спорю. Будет новая. Ты только глупостей не делай – мертвым яхты не нужны.
Какое-то время все пятеро лежали без движения, надеясь, что издали их примут за нечто неодушевленное. Промокший Зубко стучал зубами все сильнее.
– Гляньте, «Кассандру» видно! – подал голос Нафаня.
Повернули головы. За естественным молом все явственнее проступал корпус плавучей резиденции Шимашевича. Возле борта теплохода близ опущенного трапа прыгал на мелкой волне катер морпехов. Никаких звуков с «Кассандры» не доносилось.
– Сдались! – зло сплюнул Баринов. – Без выстрела сдались. Вот вам и «папа Шимашевич»…
– У него свои методы войны, – возразил несклонный к поверхностным суждениям Баландин.
– А мне плевать, какие у него методы. Оружием он поделиться мог, нет?
– А это что? – указал Баландин на свой автомат.
– Одна штука? И последний магазин, я не ошибаюсь? Одели голого в резинку от трусов…
– Ладно – в резинку… Что делать-то будем?
– Ж-ж-ждать, – вымучил Зубко.
– Пурги ждать, да? А потом?
– К к-куполу а-аэрологов. Т-там рядом два с-снег-гохода и т-т-трактор. Д-должны б-быть…
– Сам видел? Сегодня? Не вчера?
Зубко усиленно закивал.
– Тогда ждем.
Ждать пришлось недолго. Первый заряд снежной крупы прошелся наждаком по лицам, и спустя три минуты исчезла в белой пелене «Кассандра»; исчез и поселок.
– Бегом!
Дизелиста пришлось едва ли не силой отдирать от наста и безжалостно подгонять. «Только бы не нарваться на морпехов», – думал Баландин, бодая метель. Случись встреча нос к носу – и у антарктов практически не было бы шансов.
Повезло: до аэрологического купола никого не встретили и вышли точно. Снегоходы нашлись сразу же, но радости с того было немного. Один из них лежал на боку с оторванной лыжей; другой, расстрелянный, как видно, из крупнокалиберного пулемета, превратился в заурядный металлолом.
