отвагу, германский стиль руководства и германскую неподкупность, поступила в этом Ордене, руководимом римской Церковью, в школу послушания, соблюдения субординации и подчинения государственному авторитету, в школу, которая была гораздо старше самой Церкви[609] .
Этот рыцарский Орден принял участие в создании первого современного, построенного согласно принципам государственного управления и авторитарного подчинения государства Фридриха II[610] на Сицилии. Полученный здесь опыт был в первой половине ХIII-го столетия во всей своей полноте перенесен, благодаря зрелости ума подлинного государственного мужа — отпрыска знатного рода рыцарей и священников Германа фон Зальца[611] — на германский Восток, и здесь, на восточном пространстве, было создано хорошо известное Вам государство Ордена.
Впервые на германском пространстве удалось легко добиться повиновения, и это произошло вследствие того, что, наряду с абсолютным господством христианской религии, здесь оказало свое влияние обстоятельство, заключавшееся в том, что благодаря борьбе, которую в тех землях вело отборное рыцарство из самых благородных семейств, лучшие, с расовой точки зрения, представители германской крови выдвинулись в качестве руководящего слоя, над мешаниной кровей местных народностей, не являвшихся, в расовом понимании, равными нашему народу, и, в конечном итоге, наряду с повиновением церкви, возникла разница в отношении к значимости достигнутого результата и отдельно взятой личности.
Сложившиеся на этих восточных землях, во владение которыми вступили являвшиеся королями Пруссии курфюрсты Бранденбурга, принципы организации административного управления, тщательной исполнительности, и, прежде всего, безоговорочного повиновения, были распространены на территории всего королевства. Прусская армия со служившими в ней за полагающееся им жалование наемными солдатами стала внутри Германии первой большой школой абсолютной дисциплины. Только дисциплина эта была в действительности построена в то время не на благородных побуждениях человеческой души, но во многих случаях базировалась на силе вышестоящего начальника и мощи государства, и, находясь в зависимости от денежного содержания и средств на обеспечение жизни, держалась на страхе перед тростью унтер-офицера.
Так продолжалось довольно долго — вплоть до времен Старого Фрица[612], когда этот олицетворявший собой дух героизма величайший прусский король в трех больших войнах лично возглавлял свою армию, в которой царила дисциплина, достигаемая, например, такими считавшимися в ту пору действенными, методами: даже в последних битвах Третьей Силезской войны[613] стоящий позади мушкетерских шеренг кадетского корпуса прусский офицер так же безпощадно, как и простых рядовых солдат, воспитывал в повиновении будущих командиров с помощью своего эспонтона[614]! И все же, несмотря ни на что, это послушание уже выглядело благородно, поскольку было продиктовано любовью к своему королю-полководцу, любовью к своей, становящейся в полном смысле этого слова Отечеством, Пруссии и появившейся возможностью заслужить честь быть не просто сражающимся за деньги наемным солдатом, но стать героем доблестной прусской армии. И в этом безоговорочном повиновении мы впервые слышим звучащий прекрасной мелодией призыв: «Будем же послушными детьми своей родной страны!»
Следующим шагом, совершенным после нанесенного нам страшного поражения, становится создание сражавшейся в Освободительной войне 1812–1815 годов народной армии, и сыновьями людей простого сословия и студентами, находящимися в ее рядах, честью уже считается сама возможность быть добровольно повинующимися ополченцами и солдатами прусской народной армии. Далее ход истории ускоряется, и представления о Свободе и Чести, равно как и о Повиновении, начинают в понимании народа все теснее и теснее сближаться между собой.
С армией, в которой воцарился такой дух, Пруссии в 1864 и 1866 годах удается не только победить и покорить свободолюбивых, с незапамятных времен обитавших на своих исконных землях голштинцев, а также баварцев, вюртембержцев и других жителей южной Германии, которые, будучи во многом родственны между собой, шли, тем не менее, каждый своим путем. Сумев вызвать внутреннюю заинтересованность и добившись возникновения глубокой убежденности в необходимости повиновения единому государству, Пруссия организованно осуществляет их объединение в составе Германской Державы[615] .
И вновь в первой половине нашего столетия развитие предшествующих нашему времени исторических событий приводит к тому, что разгорается война. На этот раз — мировая. Честь, свобода и повиновение становятся еще больше сближаются. И два миллиона лучших немцев заявляют не просто о своем желании принять участие в борьбе за свободу, но также и о готовности дисциплинированно занять свое место в рядах германской армии.
Эти 4 ? года накаляют нас до предела, а судьба в очередной раз указывает на то, что наше обучение еще не завершено. Тем, кто должен отдавать распоряжения, судьба показала, что иные из них на своих должностях позабыли о том, что во времена предельно тяжелых испытаний, когда среди нужды и горя тускнеют и втаптываются в грязь все короны, все символы и внешние атрибуты государственного авторитета, народ одной крови беспрекословно повинуется только подлинным вождям, причем лишь только в том случае, если Честь, Свобода и Повиновение сливаются в особенно чистое и звонкое созвучие. Тем же, кто обязан распоряжения исполнять, было продемонстрировано, что любое неповиновение, даже если оно в какой-либо момент — из-за мнимо затронутой чести и якобы попранной свободы — и могло бы показаться оправданным, в действительности является ударом, нанесенным своему же собственному командиру или начальнику, и сам факт отказа подчиниться приказу, как нарушение верности и наследственный грех отцов, сталкивает собственный народ в бездну вместе с самим неповинующимся.
Теперь же, как мы надеемся, для нашего оказавшегося в состоянии полнейшей дезорганизации и
