его.
«Любимый, кажется, С. Д. что-то задумал…»
Вот оно что. Значит, сплетники были правы. Лаймхауз втерся в доверие к его жене, чтобы быть в курсе всех его дел. Старый дурак, боже мой! Дурак, да еще какой! Они использовали его – и смеялись над ним. Его, такого умного, такого изворотливого, непревзойденного хищника, который мог в мгновение ока создать и разрушить любую репутацию, они дергали за ниточки, как марионетку! Они поимели его, да, поимели, как последнюю лондонскую шлюху! Нет, даже хуже: он был пешкой в их игре, он был для них ничтожеством, старым дураком, которого они обманывали – бессовестно, гадко, вдохновенно.
Ундервуд не плакал много лет – с тех пор, как ему сказали, что его младший сын навсегда останется безумным, но сейчас он был, как никогда, близок к тому, чтобы разрыдаться. Он ненавидел свою жену так, как не ненавидел никого на свете. Он всегда подозревал, что она глупа и ограниченна, и то, что она выбрала себе такого любовника, жирного самодовольного борова Лаймхауза, только убедило Ундервуда в ее непроходимой тупости. Подумать только, она хранила портсигар своего рыцаря, розы, которые он ей подарил, и даже кольцо, да, недорогое кольцо с рубином, такое же – и это было всем известно, – какие Лаймхауз дарил в знак своей милости каждой потаскухе, с которой имел дело! Он – и леди Джейн… Его жена! От этих мыслей впору было сойти с ума…
С перекошенным ртом и сухими глазами Ундервуд кое-как сложил улики обратно в шкатулку, положил ее на прежнее место на комод, убрал стул, на который взбирался, и вышел из комнаты. Одна мысль владела им: отомстить им. Причем отомстить так, чтобы они пожалели, что вообще с ним связались. Лаймхауз думает, что имеет право им, лордом Ундервудом, вертеть по своему усмотрению? Так докажем индюку, что он ошибается. О, как же он ошибается!
– Ты меня не скоро забудешь, ублюдок!
Ундервуд взглянул на часы. До выхода вечерней газеты у него еще оставалось время. Он повеселел и воспрянул духом. Решительно, сама судьба благоволит к нему…Глава 17, в которой доктора Арлингтона мучают подозрения
– Разумеется, это просто ужасно, – сказала миссис Хардли. – Я уверена, что все дело в несвежей пище. Помнится, одна моя подруга…
Пять минут назад прибыл доктор Арлингтон, и герцогиня Олдкасл проводила его к больному.
– Она замечательно держится, – философски заметил мистер Хардли.
– Она-то? – Миссис Хардли попыталась вложить в вопрос весь свой сарказм, но получилась обыкновенная зависть. – Но ведь не ей же плохо, Эрнест!
– Как вы думаете, – обратилась Эмили к викарию, – что с ним такое?
– Но, мисс Стерн, я не врач, – отвечал Моррис весьма дипломатично.
Эмили кивнула головой и погрузилась в унылое молчание.
– А она накричала на меня, – пожаловалась она викарию. – Все-таки она злая женщина.
– И эта моя подруга, – решила продолжить начатый рассказ миссис Хардли и возвысила голос, – та, которая страдала несварением желудка…
– Все одно к одному, – не слушая ее, уныло констатировал полковник Хоторн. – Сначала нога, потом это. А так бы славно поохотились!
Мэри Невилл незаметно зевнула и прикрыла рот ладонью.
– Надеюсь, что с ним не будет ничего серьезного, – пробормотал ее брат Брюс.
– А что может быть? – фыркнул Генри Брайс. – Обыкновенное житейское дело, и не из-за чего поднимать сыр-бор.
– А мне показалось, – несмело заметила Этель Стерлинг, – ему очень плохо.
– Моя дорогая, – произнесла Мэри снисходительно, – тебе всегда что-то кажется.
– Да, наша Этель – совсем как пугливая курица, – вставил ее брат.
– Я хочу домой, – капризно сказала Эмили.
– Моя подруга, которую вы знаете… – прошипела миссис Хардли в тщетной попытке привлечь к себе внимание.
Трое безымянных приятелей Арчи, присутствовавшие на утренней охоте, отгородились в углу гостиной.
– Чепуха все это, – лениво заметил первый, больше всего похожий на сову в человеческом облике.
– Жаль, что не удалось затравить лису, – поддержал его второй, со светло-рыжими волосами и усами, воинственно топорщившимися в разные стороны. Впрочем, глаза у говорившего были не воинственные, а добродушные и спокойные.
– Теперь вся охота к черту… – поддержал его третий, которого звали Оутс.
– Не вовремя Арчи заболел.
– И это падение…
– А его жена очень даже ничего.
– Герцогиня? Красавица, да и только.
– Да, нашему Арчи повезло. Кто бы мог подумать, что такой – между нами – недотепа…
– По-моему, вы преувеличиваете, Симмонс.
– Как это все неприятно, – сказала Мэри Невилл вполголоса в другом углу гостиной.
– Может быть, вернемся? – предложил ее жених.
Миссис Хардли, поджав губы, молчала.
Дверь распахнулась, и на пороге возникла герцогиня Олдкасл, обвела собравшихся гостей взглядом.
– Ах, вы здесь! Прошу прощения, я совсем о вас забыла.
– Ну что? – весело спросил Брюс. – Что с Арчи?
– У него Арлингтон.
– Теперь чуть что, и тотчас вызывают доктора, – подала голос миссис Хардли. – В прежние времена…
– О да, – вежливо подтвердила Амалия. – Эпидемии холеры, например…
– Простите? – Миссис Хардли была озадачена. Ей редко доводилось встречать отпор.
Мистер Хардли поспешил ей на выручку.
– Мы все надеемся, что дорогой Арчи…
– Наш Арчи…
– Небольшой приступ гастрита, так ведь? Ничего страшного?
Амалия хотела было ответить: «Он чуть не отдал богу душу, потому что кто-то подложил ему мышьяк в еду», но сдержалась.
– О, я уверена, с Арчи все будет в порядке, – сдержанно промолвила она.
– Конечно! – подтвердил обрадованный полковник. – Арчи молодчина! Завтра же отправимся на охоту.
Амалия поморщилась. Она была уверена, что Арчи еще по меньшей мере неделю придется лежать в постели.
– Насчет охоты я ничего не знаю, – уклончиво ответила она. – Если позволит доктор…
– О, пустяки, у Арчи железное здоровье, – жизнерадостно сказал мистер Оутс.
– К счастью, мистер Оутс, к счастью…
У мистера Оутса было гладкое лицо, светло- русые волосы и улыбка, открывающая все тридцать два зуба. Амалия знала, что он служил где-то, но не настолько серьезно, чтобы при этом еще и работать. По преувеличенному вниманию, какое он оказывал герцогине Олдкасл, в противоположность прислуге, которую он высокомерно не замечал, чувствовался убежденный сноб. Амалия терпеть не могла снобов и ехидно подумала, какое лицо будет у мистера Оутса, когда в конце концов он узнает, что она никакая не жена Арчи.
– Передайте Арчи, что мы желаем ему поскорее поправиться, – подала голос Этель Стерлинг.
– Непременно. – И, не обращая внимания на мистера Оутса, который искал, что бы еще такое сказать, Амалия вышла.
Доктор Арлингтон закончил свой осмотр. Доктору было лет шестьдесят, из которых он не менее сорока посвятил медицине, из чего следует, что опыт у него накопился немалый. Теперь же он находился в явном затруднении. Не потому, что не знал, как надо классифицировать данный случай, – в диагнозе-то он был как раз вполне уверен. Нет, он не знал, как преподнести неприятную истину герцогу, а между тем его долг, он чувствовал, состоял именно в том, чтобы предупредить больного.
– Хорошо, – сказал Арлингтон после некоторого раздумья. – Значит, вы говорили о металлическом привкусе…
– Доктор, – раздраженно отозвался Арчи, – мы уже два раза обсуждали этот чертов привкус. Разве не так? По-моему, я просто съел что-то не то. А может, виноваты вчерашние устрицы, которые приготовил мошенник-француз. Ей-богу, я ел их, пока тарелка не опустела, и еще потребовал вторую порцию. Так что, доктор, если вы считаете, что я обыкновенный обжора, можете не ходить вокруг да около, а скажите мне прямо.
– Арчи, – промолвил доктор мягко, – я помог вам появиться на свет и в некоторой степени ощущаю ответственность за вас… Нет, я не думаю, что виноваты устрицы.
– Может быть, цыпленок?
– Возможно.
– Доктор, – Арчи побледнел и приподнялся, – вы же не хотите сказать, что у меня какая-нибудь неизлечимая болезнь?
Арлингтон вздрогнул, потом грустно улыбнулся и покачал головой.
– Нет, мой мальчик, это исключено.
– Тогда что?
Вместо ответа Арлингтон поднялся, выглянул в коридор, тщательно затворил дверь и вернулся на прежнее место. Арчи наблюдал за ним со все возрастающим беспокойством.
– Видите ли, Арчи, те симптомы, которые вы перечислили… Жжение и сухость во рту, боли в животе, обильный пот, металлический привкус, тошнота, рвота зеленоватого цвета, слабость, головокружение, снижение температуры тела, падение давления, судороги…
Доктор замолчал.
– Да, так все у меня и было, – проговорил Арчи упавшим голосом. – У меня что, язва? Вы это имеете в виду?
– Нет. – Доктор сжал губы и наконец решился. – Признаки, которые я перечислил, полностью отвечают клинической картине острого отравления…
– Я же говорил, я переел! – обрадованно вскричал Арчи. – Вы молодец, доктор!
– Нет, сэр. Я говорю об отравлении мышьяком.
– Мышья…
Наступила томительная пауза.
– Мышьяк? – тихо проговорил Арчи, когда до него полностью дошел смысл услышанного. – Вы хотите сказать, что меня… что мне кто-то подсыпал в еду мышьяк? Но зачем?
– Я полагаю, – доктор позволил себе подобие улыбки, – что мышьяк редко подсыпают с дружелюбными намерениями.
– То есть вы полагаете, что меня хотели отравить? Но зачем? Кому это нужно?
– Я думаю, – тщательно выбирая слова, отозвался старый доктор, – тому, кто рассчитывал кое-что выгадать от вашей смерти.
– Но
