повесился в своей камере.
– А-а… – протянула Амалия, – скажите, а Филипп Бретель знал о случившемся?
– Думаю, да, – не колеблясь, ответил Гийом. – Отец очень доверял Филиппу. Управляющий был в курсе всех его дел.
– Так, так… – отозвалась Амалия, мельком улыбнувшись мне. – Но я вообще-то имела в виду другое. Филипп Бретель случайно не помогал вашему отцу «утопить», как вы выразились, Аржантея?
– Это мне неизвестно, – отвечал Гийом. – Может быть, да, а может быть, и нет. Я же говорю вам, я знаю далеко не все, что происходило.
– Итак, Раймон Аржантей повесился, а Эрнест Коломбье остался единоличным владельцем открытия, которое могло сделать его очень богатым, – подытожила Амалия. – Он развернул производство, сам император Наполеон Третий признал его заслуги и пожаловал ему графский титул, и все шло прекрасно. Конечно, пришлось поделиться кое-чем с людьми, которые помогли ему уничтожить талантливого инженера, и поэтому Пино-Лартиг, Фирмен и Луи Констан оказались держателями акций его заводов. Пино-Лартиг даже забросил прокурорское дело и стал депутатом, а Констан сделался его помощником. Вот только прогресс не стоит на месте, и со временем открытие Аржантея стало приносить меньший доход. А потом друзья решили отметить Рождество в старинном замке, расположенном на высокой горе, и именно тут их настигла смерть. Пришла пора платить по старым счетам, – пояснила Амалия.
Я сидел в кресле, съежившись и сгорая от стыда. За отца, который всегда казался мне таким великодушным, а на самом деле был подлецом. За его друзей, которые ради денег хладнокровно оговорили невинного человека. За себя – потому что был слишком мал и ничего, ничего не мог исправить.
– Стало быть, – после небольшой паузы заговорила Амалия, – мы имеем пять убийств. Четыре – в Иссервиле и одно – в Париже. Дезире Фонтенуа, судья Фирмен, Луи Констан, Пино-Лартиг и граф Эрнест дю Коломбье. Все они были замешаны в деле Аржантея. – Амалия глубоко вздохнула. – Нет никаких сомнений: это месть.
– Но ведь Раймон Аржантей давно умер! – воскликнул я. – Если кто-то хотел отомстить за него, почему он ждал так долго?
– Вот именно, малыш, – отозвалась Амалия, и в глазах ее полыхнули и угасли золотистые искры. – Он ждал, потому что в 1867 году был еще ребенком, и ему надо было вырасти. Да, именно так. – Она обернулась к Гийому. – Что вам известно о детях Раймона?
– Насколько я помню, – как в забытьи прошептал мой брат, – у Аржантея была жена, но о детях я ничего не слышал. Возможно, они были в то время слишком малы, и мой отец ими не интересовался.
Амалия нахмурилась.
– А что стало с женой Аржантея?
– Она умерла вскоре после процесса, – ответил Гийом. – Говорили, что ее свела в могилу скоротечная чахотка, но я почему-то думаю, что она умерла от горя. Она была очень привязана к своему мужу, – добавил он, словно извиняясь.
Амалия мгновение поразмыслила.
– Это все, что вам известно, месье Коломбье? Вы ничего не забыли?
– Нет, – пробормотал Гийом, водя вокруг себя рукой. – Мне… мне нехорошо. Я хочу вернуться к себе. Пожалуйста… помогите мне.
– Но мы можем отвести вам любую комнату в замке! – вырвалось у Амалии. – Вам вовсе не обязательно возвращаться в ваше убежище!
– Вы не понимаете… – простонал Гийом. – Как только я ложусь на свою кровать, мне сразу же становится значительно легче. Наверное, я уже привык. – Он слабо улыбнулся.
– Хорошо, – смирилась Амалия. – Идемте, я отведу вас обратно. Кстати, я так и не поблагодарила вас за то, что вы сделали для меня тогда.
– О, мадам, – прошептал мой брат, – не стоит и говорить, сущий пустяк!
Он попытался подняться с кресла, но не смог и, застонав, рухнул обратно.
– Люсьен, – воскликнула Амалия, – скорее зови доктора и Маню! Надо отвести его обратно в потайную комнату, раз уж он так хочет этого.
Я побежал выполнять ее поручение, но наткнулся на Матильду, которая во что бы то ни стало хотела знать, что мадам Дюпон делает с ее мужем.
– Не волнуйтесь, – сказал я ей, – с моим братом все хорошо!
Но Гийом совсем ослабел, и доктор Виньере вместе с лакеем едва вывели его из комнаты. Он шатался, как пьяный, и все время шептал что-то неразборчивое.
Едва мужчины вышли из комнаты, как в ней появились два новых лица – Эдмонда Бретель, с крепко сжатыми губами, вела за собой своего супруга. Судя по его виду, он не испытывал особого восторга от ее действий, однако не решался ей перечить.
– Что вам угодно, месье, и вам, мадам? – довольно холодно осведомилась Амалия.
– Мадам Дюпон, – торжественно объявила Эдмонда, – мы должны сообщить вам нечто чрезвычайно важное. Чрезвычайно!
– Буду рада вас выслушать… Прошу вас, присаживайтесь.
Едва Эдмонда села на диван, как она сразу же выпалила:
– Видите ли, мадам, нам известно имя убийцы.
– Эдмонда! – протестующе вскрикнул супруг.
– Именно так, Филипп, и не спорь со мной. Если бы ты раньше явился к даме из полиции, как знать, может быть, все обернулось бы иначе, и бедный Эрнест был бы сейчас жив!
Отчего-то у Эдмонды, когда она произносила последние слова, был на редкость победный вид. Ее супруг съежился и ничего не ответил.
Амалия села в кресло и вытянула руки вдоль подлокотников. Я видел, как поблескивает золотой медальон на ее шее и слегка колеблются от дыхания кружева, которыми было обшито декольте.
– Что ж, – сказала она, – я слушаю вас. Итак?
Глава 14 Имя
1. Из зеленой тетради Люсьена дю Коломбье
– Вся эта история началась много лет назад, – сказала Эдмонда.
Амалия прищурилась.
– В 1867 году, насколько мне известно, – уронила она.
Бретели переглянулись. Мне показалось, они были слегка озадачены.
– Да, вы правы, – кивнул Филипп. – Видите ли, в те дни господин граф как раз изобрел свой знаменитый сплав, который позже сделал его очень богатым. Но нашелся один человек, один бессовестный мошенник, который попытался присвоить себе его открытие, – торжествующе закончил он.
Я не верил своим ушам. Он не просто нагло лгал – он ставил все с ног на голову, словно это было в порядке вещей, и притом ни капли не сомневался, что мы поверим ему, что обман сойдет ему с рук. Эдмонда энергично замотала головой, и мне подумалось, что, наверное, именно она подсказала мужу спасительную мысль представить дело так, словно мой отец был безвинно пострадавшей жертвой, а несчастный Раймон Аржантей – корыстным злодеем. И от поразительного хладнокровия этих людей я почувствовал горечь во рту.
– Дайте-ка я попробую угадать, – промолвила Амалия тяжелым голосом, пристально глядя на управляющего. – Мошенника звали Раймон Аржантей, не так ли?
– Вы безусловно правы, мадам! – вскричала Эдмонда.
– Однако, – продолжала моя обожаемая, моя восхитительная Амалия, – Аржантею не удалось провести графа, потому что его самого обвинили в тяжком уголовном преступлении и посадили в тюрьму.
– Да, да, все именно так и было! – закивал обрадованный Филипп.
– Нет, насколько мне известно, – очень вежливо возразила Амалия, – все было совершенно не так.
От ее слов по комнате словно разошлись круги арктического холода, и мне показалось, что Бретели внезапно стали меньше ростом.
– Что вы имеете в виду? – пролепетал Филипп.
– Вы и сами это знаете не хуже меня, – убийственным тоном отозвалась Амалия.
– Мы не понимаем… – начала Эдмонда.
– Полно вам, мадам, – ответила Амалия. – Уверена, вы все понимаете. Впрочем, если вы так настаиваете, я могу вам разъяснить. Раймон Аржантей не был ни вором, ни бесчестным мошенником. Именно он придумал сплав, который мог принести колоссальное состояние тому, кто наладил бы его промышленное производство. К несчастью, он допустил непоправимую ошибку, сообщив о своем открытии человеку, который ради денег был готов на все. Вы знаете, как звали этого человека, месье, и вы, мадам.
Супруги Бретель переглянулись. В то мгновение они больше всего напоминали каких-то гадких полураздавленных мокриц.
– Право же, я бы не стал утверждать так категорично… – с несчастным видом промолвил Филипп.
– Послушайте, месье, – скучающим тоном проговорила Амалия, – к чему увертки? Раймон Аржантей покончил с собой, и нам прекрасно известно, кто довел его до самоубийства – граф Эрнест дю Коломбье, судья Оливье Фирмен, прокурор Марсель Пино-Лартиг и продажный полицейский Луи Констан, а кроме них – Дезире Фонтенуа, которая дала ложные показания на процессе. Все они уже мертвы. Но есть еще один человек, который участвовал в травле несчастного инженера. И этот человек – вы, месье Бретель. Поэтому я советовала бы вам быть максимально со мной откровенным, если, разумеется, вы не горите желанием до срока попасть на небеса.
И тут я с отвращением увидел, как Филипп Бретель разрыдался.
– О мадам, – всхлипывал он, – вы даже представить себе не можете, как я боялся! Я пытался уговорить Эрнеста рассказать все вам, но он был категорически против. Что я мог поделать?
– Каково было ваше участие в этом грязном деле? – спросила Амалия. Ноздри ее раздувались, правая рука, лежавшая на подлокотнике, то и дело сжималась в кулак.
– Минимальное, уверяю вас, минимальное! – залепетал потерявший голову управляющий. – Я просто подал совет… предложил упрятать Аржантея в тюрьму, чтобы он не смог вредить нам. Я и понятия не имел, что патрон воспримет мои слова всерьез! Я думал, что Аржантея посадят ненадолго, за что-нибудь, знаете ли, простенькое…
– Филипп очень раскаивался! – подала голос Эдмонда. – Он так сожалел о случившемся! Особенно ему было жаль маленького сына Аржантея.
–
