Таких книг у него было немного: Библия, Дао дэ цзин, Роза мира, Полная история религий в четырех роскошных томах, и ПСС Солженицына, которое он от скуки так и не дочитал; далеко ему было до Кольки, который, по слухам, собрал у себя чуть ли не все, что выпускалось Союзцензурой для совершеннолетних психически здоровых людей, включая “Историю О” и руководства по черной магии…
Андрей стоял перед распахнутым шкафом, не взяв в руки ни одной из книг и думал, что вот, первый раз в жизни галлюцинирует. Слышит голоса, в точности как где-то читал. Один голос он узнавал каждый раз: сбивчивый и немного испуганный, похожий на его собственный, но все же чужой. Другие, - или же один, менявшийся от раза к разу, - были странными, безмятежно-неторопливыми, и говорили наполовину сами с собой…
- Что это, что? – спрашивал нервный.
- …в пучине вероятностных вселенных есть место, где обретают покой умершие страны, - задумчиво отвечали ему.
- Да не было никогда такой страны! – вскрикивал собеседник. – Это благостная выдумка, призрак чьей-то бесхвостой мечты. И здесь нет покоя, – тише добавлял он. – Здесь пишут книги, разведывают недра и летают в космос…
- Возможно, и покой имеет разные лица… - собеседник пожимал невидимыми плечами и отдалялся…
- Да что это?
- Быть может, место, созданное для тебя… - этот голос не отвечал, а лишь предлагал версии. – Твоими собственными снами и желаниями. Или чьей-то немыслимой мудрой волей…
- Я никогда не мечтал об этом. Я хотел выиграть много денег или квартиру. Устроиться на работу в крупную фирму. Я не видел во сне идеальный, никогда не существовавший Советский Союз!
- Ты зашел в аварийный дом, - сказал новый голос, металлический и насмешливый. На мгновение Андрею показалось, что это женщина. – Тебе на голову упала балка или кирпич. Припомни, не видел ли ты длинного белого коридора или, скажем, света в конце?
- Я не мертв!
- Смерти вообще нет, - назидательно сказал первый голос, внезапно вернувшись в беседу.
Когда Андрей закрывал шкаф, из него молью вылетела фраза, не произнесенная голосами.
“Все хорошее, что создано людьми, повторяется в небесах; и се есть рай”.
- Но я же не умер, - вслух сказал он, лбом привалившись к оклеенной шпоном дверце. Руки машинально провернули ключ. – Я же не умирал.
И повторил вслед за смятенным голосом, беспомощно и глухо.
- Что это?
И случилось. Однажды он пожелал вернуться, пожелал остро и неистово, и дверь вновь оказалась дверью его дома, он шагнул…
…Над головой распахнулось небо, такое темное, каким бывают только грозовые тучи, но все же чистое, безоблачное – просто оттенок такой, зацветающий лишь весной. Здесь начиналась весна, как и тогда, когда он ушел, но это была весна другого года.
Дома-за-пустырем больше не было. Ничего не оказалось в нем запредельного, подошли к нему люди и экскаваторы, дом снесли и построили на его месте другой, повышенной комфортности, облепленный спутниковыми тарелками, обсаженный квелыми деревцами. Земля под ногами была схвачена новым асфальтом, чуть в стороне сирые розы пылились в пузатых вазонах и высился бетонный забор.
От забора к нему приближались двое – сотрудник частной охраны и женщина, роскошно и неестественно одетая, как сошедшая с подиума модель. Женщину волокли за собой два чудовищных мастино, чьи поводки она судорожно сжимала маленькими ручками с наращенными акриловыми ногтями. Ногти были грязновато-красного цвета, как языки собак.
Она прошла мимо, посмотрев на него так, как смотрят на тумбу или скамейку, и скрылась в подъезде, рванув за собой шумно нюхавших его псов. Окрика бодигарда Андрей уже не слышал.
…он узнал ее лицо, красивое, золотисто-смуглое, обрамленное блестящими черными волосами. Лицо его жены.
От желания вернуться у него потемнело в глазах, в ушах нарос звон и белые, некогда знакомые стены вдали над забором превратились в белую маску врача, над которой вспыхнули небесно-синие внимательные глаза и солнце… солнце в окне реанимации, вышибавшее слезы из его глаз.
- Занавесьте окно! – услышал Андрей и синие очи исчезли – врач отвернулся.
- Нет… нет, - слабо, беззвучно прошептал он. – Не надо…
И потом, утопая в солнце, слышал обрывки приглушенного разговора за дверью. Юля неразборчиво щебетала сквозь слезы, голоса докторов были ниже и медленней, и он разбирал слова: “видный ученый… конечно… переутомление, ранний инфаркт… теперь бывает…”
Он уснул, улыбаясь.
Дверь все еще существовала, хотя теперь это была дверь шкафа с оборудованием на лунной станции, но недосягаемость выхода его не тревожила.
Теперь он жил в доме за пустырем.
19.05.2003
