– Ну, раз так – тогда вы тут летайте, голуби, а я лес проведаю – почитай двое суток не был, а заодно к вечеру братьев приведу, как условились, для уточнения плана.
– Лады, Иван Кузьмич, как управишься, так и приходи с орлами, всё ещё раз обмозгуем, и Бог даст, завтра перекинем, наконец, «малютку» в кузницу на ремонт; ну, а мы с будущим профессором Ломакиным пойдём испытывать чудо техники, которое, несомненно, войдёт в анналы истории Земли, как яркий образчик несомненного таланта его создателя!
Последняя фраза, непроизвольно получившаяся несколько пафосной, вынудила моих друзей обменяться меж собой весьма красноречивыми взглядами, в которых явно читалась гордость за причастность к чему-то очень важному и крайне нужному, хотя по известным причинам реальную подоплёку инициированных мною свершений они не могли знать по определению.
И мы разошлись каждый по своим делам преисполненные вышеупомянутым чувством: Кузьмич – тут же исчез в утренней зелени леса, а я с Петром – в кузнице, где, не смотря на ранее оговоренные секретность операции, меня ожидал очередной «сюрприз», который впрочем, с учётом местных традиций, оказался пустяшным. Но поначалу, я признаться был крайне возмущён увиденным хоть и не показывал этого явно, что бы сгоряча не наломать дров и тем самым испортить отношения с Ломакиным, без помощи которого я бы в итоге не справился в столь сжатые сроки с поставленной задачей. Судите сами, Мудриус, вы как грамотный и опытный руководитель поймете меня, как, пожалуй, никто в радиусе сотню-другую парсек.
Итак, как говорят в Одессе: «картина маслом». Открыв ворота, я с ужасом узрел, что на большой лавке во дворе кузницы, напротив предполагаемого места испытательной площадки вертолёта, как в театре, предвкушая давно анонсируемую премьеру, плотно в ряд сидело ровно 12 человек словно, прости Господи, апостолы. Правда возраст и пол почитателей таланта Ломакина был крайне пёстр: если на глаз, то, примерно от 3-х до 15 лет у девчонок и мальчишек, и, наверное, от 70 и едва ли не до 100 – у седовласых бабушек и дедушек, причём средний возраст отсутствовал напрочь, видимо, по причине начинающегося рабочего дня. Публика, завидев нас, заметно оживилась и принялась ещё с большим рвением лузгать семечки, но, тем не менее, робея, как-либо иначе выразить своё искреннее к нам почтение. Петр, почувствовав, мой тёплый, дружеский, переходящий в испепеляющий и недоумённо-вопросительный взгляд на своей плоти, сконфуженно опустив глаза, отвёл меня в сторонку, где сбиваясь и краснея, тихо объяснил тайный смысл происходящего, который заключался в том, что, дескать, так издавна повелось – показывать самым родным и близким ему людям финальные плоды своего творчества; мало того – всякий раз, когда происходило завершающее испытание того или иного аппарата прилюдно оно со 100 % вероятностью завершалось успехом, убеждал меня мастер, который, накануне едва не клялся, что абсолютно несуеверен.
И что мне оставалось в такой ситуации делать? Я, скорее для порядка, слегка пожурил Петю и представление, то есть, простите, испытания… начались…
Опущу, уважаемый Мудриус, прозаические подробности сего действа, ибо оно прошло вполне штатно, если не считать того, что при отработке взлёта-посадки мы с Ломакиным по-братски разделили с десяток шишек, а после коллективного обеда – нечаянно срезали лопастями верхушку высоченного дуба, отчего юная часть публики пришла в полный восторг, а пожилая – укоризненно покачала белёсыми головами. Но это сущие пустяки, не правда ли? Испытание похожее на некий технический спектакль или шоу – удалось на славу: зрители довольны, а «актёры» – удовлетворены. Главное ведь результат, а он к вечеру был налицо (в том числе на лице и прочих частях наших измученных тел) – вертолёт был полностью оттестирован и готов к работе.
Взяв с поклонников нашего искусства пилотирования слово, что они неделю будут держать язык за зубами, Пётр, наконец, без особых проблем и лишних вопросов выпроводил их восвояси, поскольку все они были его детьми и роднёй и среди которых Ломакин пользовался заслуженным уважением. Хотя, памятуя, как и с какой скоростью по деревне распространяется информация, я признаться, не особенно надеялся на твердость характеров любознательных отпрысков гения, которых буквально распирало поведать миру об увиденном триумфе летающего винтокрылого аппарата, собранного исключительно из подручных средств, благодаря таланту их отца.
Лишь одно меня утешало в сложившейся ситуации: благодаря тому, что я, предусмотрительно, используя достижения нашей цивилизации, втайне от Ломакина значительно снизил шум лопастей и мотора вертолёта, ибо в противном случае вся операция провалилась бы в тартарары по причине массового «паломничества» народонаселения деревни к самодельному летающему чуду.
Только мы с многодетным отцом было собрались передохнуть от трудов праведных, спровадив за ворота разношёрстную группу возбуждённых свидетелей торжества разума, бурно обсуждающих меж собой перипетии произошедшего, как ворота кузницы вновь распахнулись и пред нами, как три тополя на Плющихе предстали Кузьмич и два чудо-богатыря – братья Удальцовы. Как и ранее, эстетически егерь явно выпадал из статного ряда, находясь между близнецами посередине, но держался как всегда, уверенно и снисходительно по отношению к ним, как строгий дед к любимым внукам и психологически картины не портил.
– Ну, всё ли гениальные инженеры-конструкторы в порядке, не случилось ли чего, а то на вас родимых смотреть больно: помятые какие-то, будто с похмелья!? – по-армейски бодро спросил Кузьмич, хитро переглядываясь с братьями, как бы иронизируя, мол, глядите: выдохлась наука, слабовата супротив нас.
– Не боись, Кузьмич, всё в порядке – аппарат, как ступа с бабой Ягой летает – куда захочешь, ухайдохались только порядком: так что твоя харловка сейчас действительно не помешала бы, а Фёдор Фомич? – подмигнул мне Ломакин так, что бы все и в особенности егерь это обязательно увидели.
– Ишь чего ты Петь, захотел, а впрочем… – тут Кузьмич непроизвольно зачесал нос, – как начальство скажет, – и все восемь неравнодушных глаз впились в меня, словно стрелы в мишень.
Осмелюсь признаться, что, я оказался в весьма щекотливом положении: судите сами. Согласно местным традициям – обмыть успех того или иного успешного события, (как впрочем и – неудачного: так сказать – уже с горя) – дело без кавычек – святое, но с другой стороны завтра предстоял решающий день операции по спасению «малютки» и я не имел права рисковать всей миссией в связи с неминуемым похмельем. Скажу лишь, не без ложной скромности, что мне пришлось приложить немало интеллектуальных усилий, что бы в течении минут пяти аргументировано и без обид убедить товарищей перенести празднование ввода в эксплуатацию вертолёта на завтра и заодно совместить его с окончанием крайне важного государственного задания – извлечением секретного аппарата из грунта Земли на свет Божий. Хотя…если уж говорить совсем на чистоту, то полагаю, что стоило бы в свою очередь кому-нибудь более или менее обоснованно мне возразить, то я бы не устоял – и согласился бы посредством алкоголя снять накопившиеся за чрезвычайно бурные сутки усталость и эмоциональное перенапряжение, даже не смотря неминуемые негативные последствия. Но по счастью друзья, несмотря на трудно скрываемое разочарование, вежливо промолчали и мы, каждый по своему перекурив, приступили к уточнению завтрашних действий согласно ранее утверждённому плану.
Расписав поминутно: что, в какой последовательности и когда действует каждый из нас, на что ушло порядка часа, мы, наконец, пожелав друг другу покойной ночи и удачи, разошлись да утра. Время сбора для начала долгожданной операции было определено на 5-ть утра, а место – уже традиционно – у ворот кузницы.
Кузьмич был в явно хорошем расположении духа и всю дорогу до дома иронизировал по-поводу происхождения моего тщательно замаскированного бланша под глазом. Впрочем, из его уст это, как всегда, звучало по-доброму и, как мне казалось, без какой-либо задней мысли; также он допытывался, не пойду ли я снова осматривать местные красоты и достопримечательности, настойчиво предлагая на всякий случай взять фонарик или себя в гиды; и так далее и тому подобное. Я как мог, пытался то же отшучиваться, но по существу – не знал, что ответить, так как впопыхах утреннего расставания с Наденькой мы не договорились о планах на вечер интуитивно понимая, что она попросту не может не состояться после всего того что с нами произошло минувшей ночью.
Так, переливая из пустого в порожние шутки да прибаутки, мы почти дошли до дома егеря, как неожиданно, во всяком случае, для меня, дорогу нам перегодил председатель, подвижное лице которого
