– Так давайте у меня, в кузнице, и отметим! – засиял надеждой Ломакин, – и погуляем вдоволь, а заодно и за ракетой приглядим – вон, сколько места…и всё как на ладони…
– Резонно, – поставил я точку в диспуте по определению места дислокации вечеринки.
И, отдышавшись до нормального пульса, мы разошлись по домам за закусками и известным напитком, договорившись, встретится вновь через пару часов, оставив на боевом посту светившегося предвкушением свидания с передовым образцом секретной техники Ломакина и младшего из богатырей-близнецов – Тимофея, который начал с похвальным пристрастием всматриваться в возможные потенциальные угрозы окружающего пространства.
Всю дорогу, мы с Кузьмичом пытались определится, как быть с празднованием помолвки: я предлагал, хотя и не настаивал, совместить с успешным окончанием операции в кузнице, а будущий тесть напротив – отметить в узком семейном кругу сегодня же пусть и после кузницы и потом – ещё раз в Воскресенье, пригласив самых близких (разумеется, включаю всю нашу бригаду) друзей и родственников. Но как часто бывает в жизни – в итоге всё устаканилось само сбой.
Едва мы вошли в дом, как наш желудочный сок был моментально спровоцирован на обильное извержение, ароматом расточаемой снеди празднично накрытого стола, за которым в нарядных одеждах в томительном ожидании сидели Надежда с Машенькой на коленях и соответственно их мать и бабушка – Петровна.
– О, как! – изумился Кузьмич, – мы тут с Фёдором Фомичом, головы ломаем, что и как, а за нас всё уже решили – прям матриархат…туды его в качель.
– А чего тянуть-то…помолвка – дело святое, – молниеносно ответила его супруга, как и всякая иная добропорядочная мать, всей своей сутью желающая потомству счастья и готовая ради этого пойти во все тяжкие, а уж тем более, когда всё само плывёт в руки, – сам же вчера заводился.
– Ясно! Тогда слушай мою команду! – привычно отчеканил командным голосом, довольный сложившимися обстоятельствами егерь, – сейчас мы быстренько это дело отметим, затем я с Фёдей отлучусь на важное секретное мероприятие, ну, а после, как получится, видимо, ближе к ночи – продолжим, как говорится, в тесном семейном кругу – всё одно завтра выходной.
Возражений не последовало, и мы в строгом соответствии с заведённым с незапамятных времён ритуалом помолвки управились за час; при этом, дражайший Мудриус, вашему покорному слуге пришлось наравне с Кузьмичом и Петровной (Наденька – вот ведь сила воли – лишь пригубила) принять на впалую от чреды испытаний грудь три стопки харловки. Затем мы, взяв с собой закусок, разносолов и четверть (бутыль – равная 14 объёма 10-ти литрового, хозяйственного ведра) встали из-за стола, пообещав, всенепременно вернутся.
– А не много ли? – аккуратно постарался заметить я Кузьмичу, кивая на ёмкую бутыль с харловкой, помятуя о её одновременно чудесных и ужасных свойствах исключительно в целях минимизации возможных непредвиденных обстоятельств негативного характера в свете грядущего сабантуя.
– Федь, ты как будто бы снова не на Земле родился: мы хоть народ особо и не пьющий, но уж если чего отмечаем, то во всю ивановскую – одни близнецы чего стоят – им это вообще как слону дробина – так что как бы за второй бежать не пришлось.
– Да это я так… шутейно, – глупо улыбнулся я, осознав, что в очередной раз прокололся, как воздушный детский шарик о ежовые иголки.
– Ну да, зятёк, ну да…- хитро прищурился Кузьмич, и мы взяли, ставший уже для меня привычным, курс на кузницу.
И, тем не менее, лично мне было уже и счастливо и весело и вообще, казалось, что жизнь – это замечательная штука, и она – только начинается, не смотря на все связанные с ней передряги.
XIII
Таким образом, мало того, что мы опоздали на четверть часа, так и явились под небольшой мухой, что не ускользнуло от наблюдательных глаз Ломакина, который к тому времени смастерил стол из рихтованного капота неопределённой модели и уже успел сервировать его, разложив принесённую Алексеем снедь, добавив собственных запасов из кузнечного погреба:
– Что, братцы, не утерпели?
– Эх…Петька…Петька! – сиял, не скрывая радости и гордости Кузьмич, – а знаешь ли ты, харловский гений, что теперь Фёдор Фомич, мне фактически зять?!
– Ну?! – искренне удивился Ломакин, обрадовавшись, видимо, ещё и тому, что теперь я буду вынужден часто гостить в деревне, к его несомненной исследовательской пользе.
– Вот тебе и «ну»! – весело отфутболил Кузьмич, – так что, ребятушки, нынче в двойне праздник: гульну – не обессудьте ежели что, да и укатался за эту неделю как колобок по буеракам – роздых нужен.
– Раз нужен отдых – то чего тянуть – приступим, товарищи непосредственно к процессу, – бодро скомандовал я, вслед за егерем выкладывая душистые разносолы и неподъёмную четверть харловки на стол, руководствуясь известной мудростью, что чем «раньше сядем, тем раньше выйдем».
И мы сели. Но лучше бы нас сразу, до празднования, реально упаковали в кутузку суток на 15-ть в соответствии с местными традициями уголовно-процессуального права, а затем трезвыми и относительно отдохнувшими выпустили на волю, ибо в итоге нашего загула прямой и косвенный ущерб имуществу, здоровью, нереализованным во время планам на порядок превысил, те не забываемые во веки вечные ощущения одновременного безудержного веселья и слёзной печали, высокого философствования и пустопорожнего трёпа, неожиданному выбросу энергии в виде тех или иных «приключений» на свою задницу и неминуемое за этими опустошение столь свойственные русскому застолью особливо в рамках тёплой дружной мужской компании.
Но, как верно замечено в житейских мудростях аборигенов: «Знал бы прикуп – жил бы в Сочи», а не в какой-нибудь Тьмутаракани (к Харловке – это, разумеется, не относится благодаря удивительной красоте места её расположения на Земле и высоким моральным качествам подавляющего числа людей там проживающих). Таким образом, снова положившись на местный авось, я, уже не раз, за истекающую неделю дававший себе клятву максимально ограничить потребление алкоголя, в итоге, в силу слабости своего характера – таки умножил риски, связанные с выполнением возложенной на меня ответственной миссией ВВС и едва не провалил оную, как последний двоечник экзамен.
В общем, на первые три традиционных в подобных ситуациях тоста и сопутствующее им обсуждение текущего положения дел в стране и в мире ушло около трети принесённой бутыли (стаканы в кузнице были раза в два по более тех, из которых мы пили в доме Кузьмича) и около часа времени. Это я помню почти наверняка, ибо после третьего вливания едва насмерть не подавился редиской, когда Кузьмич рассказывал историю о том, как однажды на войне его с взводом наглухо блокировали фашисты в одном городке; но они, мало того, что сумели благодаря хитрости и находчивости незаметно для врага уйти по канализации из окружения, но и, геройски вдарив по его тылам, – полностью уничтожили его. При этом братья-богатыри в свойственной им философско-партизанской манере преимущественно слушали разговоры и молчали, а, соответственно, я, егерь и Ломакин, как могли, хаотично генерировали темы дискуссий.
Далее. Только мы разлили по четвёртой стопке, как в ворота кто-то гулко постучал и через мгновение, не дождавшись ответа, в них ввалился необычайно грузный человек пятидесяти лет в форме и одышкой, оказавшийся впоследствии местным участковым капитаном Прилипаевым.
– Василич! ты ли? – глазам своим не верю, какими судьбами, дружище? – обрадовался Кузьмич старому приятелю, – Петь неси стакан!
– Погоди…погоди, Кузьмич, остаканиваться – это дело…само собой никуда не денется, – тяжело дыша ответил милиционер, – сначала с жалобой разобраться надо…
– С какой ещё ж…жалобой? – ну её к лешему, после…давай за стол – глянь, как гуляем – красота! – не отставал от участкового весёлый егерь.
– Вань, ну что ты за человек?! – говорю же: кляуза на тебя и всю твою тёплую компанию пришла, а ему всё трын-трава – праздник видите ли у него, – нравоучительно и твёрдо отрезал капитан, однозначно дав
