страшное, найденное первое слово:
– И з м е н а кругом! Продали нас пруссаку дворяне!
Глава седьмая
ПОРАЖЕНИЕ БЕСТУЖЕВА
В Петербурге ретирада Апраксина большое смятение произвела. Союзники – французский посланник маркиз Лопиталь да австрийский граф Эстергази – к канцлеру бросились, к Бестужеву:
– Как так? Почему это Апраксин из Пруссии назад повернул? Почему он допускает, что король Прусский теперь наши союзные войска теснит? Почему он на походе обозы бросает, пушки заклёпывает? Почему её императорское величество обещание верности союзникам не держит? Или сто тысяч флоринов, которые австрийская императрица Мария Терезия великому князю-наследнику Петру Фёдоровичу за поддержку дала, зря пропали?
Алексей Петрович сразу же понял, что тучный боярин промашку дал, по-медвежьи действовал… «Вот дурак, прости Господи! Всех нас погубит того гляди…»
Бестужев немедленно приказал подать карету и поскакал к великой княгине Екатерине Алексеевне.
– Брюхан наш эдак всё дело погубит, – сказал он. – Ваше высочество немедля ему написать должны, сколько о нём недобрых слухов уже по Петербургу гуляет… Нужно ему войска вперёд двинуть, чтобы те слухи пресечь… Слухи эти всем нам опасны могут быть!
Фике впилась в его тёмные, всё ещё блестящие глаза, её голова озабоченно кивала в такт речи канцлера.
– Так, так, месье Бестужефф, непременно напишу. Сегодня же… Я уж у себя обед в честь победителей при Гросс-Егерсдорфе учредила… Все напились вполне…
– Это, конечно, хорошо, но письмо ваше необходимо. А ну как императрица доискиваться станет, кто в этом деле причина? Вы же одна всё прекратить можете. Письмо я сам отправлю, за ним приеду… А то беда… Беда!
На следующий день высокая карета Бестужева четвернёй гремела по Невскому проспекту, ревел на прохожих кучер, подскакивали на запятках ливрейные гайдуки. Прижавшись в уголке кареты, завернувшись в тёплый плащ, держа треугольную шляпу на коленях, вельможа думал напряжённо. Письмо Апраксину Екатерина написала. Вот оно. В его руках. Оно будет направлено в армию, своё действие произведёт. Тот несумнительно войска вперёд двинет или же в крайности их отступление остановит. Но ведь союзники-то в Петербурге в один голос кричат, что-де это он, Бестужев, апраксинский дружок, такую хитрую интригу подвёл, Фридрихом будучи подкуплен. Следственно, надо её императорское величество государыню- императрицу в известность поставить, к т о же это виновник всей интриги, чтобы со своих плеч обвинение на случай снять да на другие взвалить…
События развёртывались стремительно. Когда карета Бестужева подлетела к его великому дому, тому самому, на постройку которого он у английского посланника 50 тысяч занимал, и вельможа, подхваченный соскочившими гайдуками под локотки, стал уже на ступеньки крыльца, к нему подскакала другая карета. Высокий генерал в австрийской форме, в шляпе с высоким плюмажем, господин фон Букков, бурно шагнул из кареты и, вытянувшись, отсалютовал Алексею Петровичу.
– Ваше превосходительство! – радостно отнёсся Бестужев. – Ко мне? Очень приятно, очень-с!
– К вам, граф! – сказал господин фон Букков глубоким басом.
– Прошу подняться в приёмную… Прошу-с! Я к вашим услугам!
Двадцать минут генерал нервно шагал взад и вперёд по приёмной, пока не распахнулись высокие палисандровые двери кабинета и канцлер не стал на пороге:
– Прошу-с!
Оба сели напротив друг друга на широкие кресла.
– Чем могу служить?
– Ваше сиятельство, – заговорил генерал фон Букков, оправляя синюю ленту через плечо. – Имею именное повеление от её величества императрицы, королевы Марии Терезии – обратить внимание русского правительства на то обстоятельство, что командующим русской армией в Пруссии графом Апраксиным союзные обязательства не соблюдаются. В то время как австрийская, французская и саксонская армии, свои силы напрягая, бьются и в Богемии и на Рейне, русская армия, разбив пруссаков под Гросс-Егерсдорфом, неожиданно ретираду обратно учинила, якобы на зимние квартиры… Союзные командования тем обеспокоены, поелику они в том к себе недоброжелание видеть могут.
Бестужев с приятной улыбкой поднял вверх руку.
– Простите, мой генерал! – сказал он. – Простите! Все такие оплошности фельдмаршала Апраксина уже исправлены, и не сомневаюсь, что оный генерал в скорости сильную оффензиву[43] начнёт…
– Но это только дипломатия вашего сиятельства! Какие же сему доказательства быть могут?
– Вот они!
Из бисерного портфельчика Бестужев вынул письмо Фике.
– Прошу вас пробежать это письмо!
Удар Бестужева был нанесён верно. Не прошло и десяти минут, как австрийский генерал бросился из бестужевского дома прямиком в резиденцию австрийского посланника графа Эстергази. Граф Эстергази широко раскрыл глаза:
– А-а-а! Вот оно что! Так, значит, это её высочество великая княгиня Екатерина задерживала армию Апраксина! О-о! В чью же пользу она действовала? В пользу Пруссии? О-о-о! А какова же позиция в этом деле её супруга, наследника?
– Он всегда был пруссаком! – пожал плечами фон Букков. – Всем очень хорошо известно…
За розовым с золотом письменным столом в стиле рококо через пару дней уже строчил донесение в Париж посланник Франции маркиз Лопиталь:
«В Петербурге – неслыханный скандал. Великая княгиня Екатерина Алексеевна имела неосторожность, вернее – безрассудство написать письмо фельдмаршалу Апраксину, в котором она освобождает генерала от клятвы, данной ей Апраксиным, что он будет задерживать свою армию. В этом письме она приказывает главнокомандующему открыть военные действия снова. Это письмо в подлиннике Бестужев показал фон Буккову, тот сообщил Эстергази, а Эстергази на приёме у императрицы потребовал объяснений… Супруга государя-наследника, таким образом, уличена в поддержке короля Прусского…»
Очередное заседание Верховной Военной Конференции происходило под председательством самой императрицы. Невысокое октябрьское солнце светило в высокие окна, окна светились на лаковом полу. Вокруг стола, накрытого красным сукном, под золотыми канделябрами, сидели вельможи Бестужев, Бутурлин[44], Трубецкой, Воронцов да оба Шуваловы.
Полубольная императрица волновалась и всё время держала себя за сердце.
– Господа! – говорила она. – Какой срам! Позор! Наша армия, пруссака разбивши под Гросс- Егерсдорфом, столько своих положивши, плодами победы не воспользовавшись, ноги уносит. Как мне теперь в глаза союзникам смотреть? Австрийцы под Прагой бьются, французы на Рейне, король Прусский Вену брать хочет, а мы из Пруссии бежим, ему руки развязываем. Выходит, что мы ко всему делу непричастны!
Петровна теперь почти уж кричала в голос:
– Это всё потому, что главнокомандующий осмелился приказ наш нарушить, ретировался самовольно. Значит, он на то какие-то причины имел. Разберём потом точно. А сейчас надлежит Конференции решить, как с Апраксиным поступить за такое ослушание. И поэтому пусть каждый из господ конферентов своё мнение выскажет и подаст в собственноручной записке в запечатанном конверте…
Императрица сама конверты вскрывала, мнения читала.
Все мнения в конвертах были одинаковы.
За отход армии отвечает он, Апраксин, для чего его следует от командования сейчас же отрешить и
