Мужик ткнул кривым грязным ногтем в самый тощий кошель. Моа вытряхнула его негустое содержимое на стол. Сгребла половину денег обратно в кошелек и отдала владельцу. Затем к ней потянулась очередь из других обделенных владельцев кошельков. Вскоре на столе скопилась изрядная гора денег из ополовиненных пиратских денежных запасов и остался самый нарядный и большой кошель. Моа помнила, это что был кошель как раз того капитана, которого она оживляла.
Поэтому, хитро посмотрев в сторону пившего пиво верзилы, и крикнула:
— Уважаемый капитан Марлин, не обессудьте, но за оживление я беру с Вас весь кошелек! — она усмехнулась и сгребла все деньги в бывший капитанский, а теперь ее личный кошелек, и крикнула слуге, кинув тому серебряную планету. — Ей парень!
От меня лично с уважением самому смелому здесь мужчине, капитану Марлину кувшин лучшего вина, какое у вас найдется, и по кружке пива всем остальным!
Таким образом, набив морды половине пиратов, и чуть не умертвив одного из них, она умудрилась не только стать единственной здесь женщиной пиратшей, но и подружиться с большинством отпетых бандитов… …Очнувшись от воспоминаний, Моа продолжила свой допрос.
— Что ж ты такой слюнтяй? — немного скривившись, спросила пиратша, разглядывая вора карманника — щипача Жигляя. Парень совсем потерял чувство достоинства.
Видимо, слава о ней дошла и до его ушей. — Ну, раз уж попался, повесели хоть меня — расскажи о себе немного. Ты хоть из «пришедших» будешь?
— Да, а как же. Разве крестьяне до воровства додумаются?
— Да уж, они до такого опускаться не будут, — вспомнила свой опыт общения с простоватыми, но в среднем добродушными селянами Моа. — Давай, дальше рассказывай, а я думать буду, что с тобой делать.
Она, действительно, была в некотором странном замешательстве. Ну, не рубить же этому парню пальцы, как сделал бы любой настоящий пират. Она не была пиратом — она была пиратшей, и это давало ей право на любой поступок, не согласующийся с жестоким пиратским этикетом. Она могла отпустить вора на все четыре стороны и не посмотрела бы на урон своей репутации, но ей почему-то стало жалко эту никчемную душонку. Ей захотелось понять, что движет этим парнем, какие мысли копошатся в его голове? А парень, как на допросе, выдавливал из себя слова:
— Я давно из зиндана — несколько лет уж будет. Да только жизнь как-то не сложилась. Сначала мечтал заняться живописью или литературой — у меня память на что-то такое осталась, но кому здесь это нужно? Вот и мыкался, без работы и без жилья. Ни силой, ни ростом не вышел, так вот и угодил к ворам. Руки-то у меня чуткие да ловкие — как раз по кошелькам лазать.
— Ну, на счет ловкости ты хватил. Я-то тебя, как муху, поймала!
— Это я расслабился. Привык все у пьяных мужиков воровать, вот и сработал неаккуратно, — признал профессиональную ошибку вор.
— Тут ты прав пожалуй будешь. Я хоть и навеселе, но стараюсь держать ухо востро.
Ладно, это понятно, но скажи мне, неужели тебе нравится такая жизнь? — наконец Моа начала понимать, что она хочет услышать от парня. Ей было интересно, может ли человек получать удовольствие от такого жалкого существования? О чем он может мечтать? Ведь понятно, что даже распоследний пират пьяница мечтал, хотя бы о вине, богатстве и бабах, если у него ни на что другое не хватало ума, а что ждало вора карманника?
— А что тут говорить — самому противно, — поникнув головой, признался Жигляй. — Ведь были мечты, а теперь только выживание, — и, перейдя на шепот, сказал. — Попробуй не принеси паханам долю… лучше и не думать, что сделают.
— Так сделай от них ноги, и все дела! — усмехнулась пиратша.
— Да уж, лучше и не пробовать, а то эти самые ноги и повыдергивают, чтоб больше не бегал. Я сейчас, как в западне. Они сначала, вроде как приютили, ремеслу научили, а теперь, я до конца дней отрабатывать должен.
— Да, вляпался ты парень, — задумчиво проговорила Моа. — А скажи, смог бы ты сделать какой- нибудь настоящий поступок, чтобы вырваться из этого колеса судьбы?
— Я уже и так, и эдак прикидывал… — после тяжкого вздоха сказал парень. — Здесь мне нет выхода. Я даже подумывал руки на себя наложить — так хоть по новой с зиндана все начать можно. Но ведь тогда я буду уже не я, и все забуду.
— А хочешь, я тебе дам шанс человеком стать?! — Моа вдруг ударила в голову шальная мысль. Почему бы не попробовать помочь парню обрести уверенность, и посмотреть, что из этого получиться? Это было что-то вроде азартной игры — поставить на него и посмотреть, как он выкарабкается или утонет в своем слюнтяйстве. Чисто интуитивно она чувствовала, что в этом хлипком, забитом судьбой человеке может найтись сила, способная изменить его жизнь к лучшему. И потом, ей неплохо было иметь помощников, для осуществления своих планов.
— И как же это? — недоверчиво спросил Жигляй.
— Ну, если я с твоими хозяевами договорюсь, может, что и выйдет, — неопределенно сказала Моа и, подумав, спросила. — Отведешь меня к ним сегодня вечером?
— А не боишься? — удивленно спросил парень. — Ведь нож в спину сунут, и поминай, как звали!
— Могут и сунуть, конечно, — согласилась Моа. — Но чтобы совать, причина нужна.
И потом, что я тебе, курица, чтобы меня резать? Сама ведь могу и ножом, и без ножа…
— Ну, это о тебе известно. Тебя все пираты боятся! — согласился Жигляй.
— Вот, сам же говоришь. А надо, чтобы еще и воры с бандюганами боялись, тогда можно будет отсюда и уходить куда-нибудь, а то совсем скучно становиться… Все, хватит! Надоела мне твоя рожа, чтобы в восемь вечера был у входа — пойдем в гости!
Моа сама не очень понимала, зачем ей этот хлюпик. Ее интересовала только одна вещь — как идти вслед за зовом, направлявшим ее вперед и не дававшим ей сидеть на месте. Перед ней простиралось бескрайнее море. Она понимала, что почти не разбирается в географии и мореплавании, но ей надо было пересечь это огромное водное пространство. Основной причиной, почему она сунулась к пиратам и заставила их признать свой статус в честном бою, была именно эта потребность.
Только пираты ходили на своих более-менее хороших посудинах в самые дальние походы, по слухам, делая набеги даже на волшеры противоположного берега.
Торговые суда были тихоходные и менее мореходные, чем у морских разбойников. А рыбацкие лодчонки вообще в расчет брать не приходилось. Вот и пришлось ей пробиваться в пираты, не имея никакого представления об этом разбойном промысле и еще меньше смысля в мореходстве.
Звание пиратши у нее уже было, но этого было явно маловато, чтобы попасть на пиратский корабль, да еще и заставить его двигаться в нужном направлении. Самой большой проблемой было отсутствие людей, которым она могла бы довериться. Ее угрожающая внешность и еще более угрожающие способности, пока что только отпугивали всех от нее. А Жигляй вполне мог стать таким сообщником, который мог помочь ей на том же корабле.
Сегодня она, наконец, выпытала у одного пьяного флибустьера, что тот самый капитан Марлин, которого она чуть не отправила по новой в зиндан, собирается вскоре выходить в поход к дальним берегам. Она надеялась уговорить капитана взять ее на корабль, и было бы неплохо — с Жигляем, в качестве адъютанта или оруженосца.
Вечером в сумерках Жигляй вел ее по узким, мощеным булыжником улочкам, петляющим между лабиринтов заборов и стен. Каменные дома постепенно сменились на деревянные лачуги.
— Что-то небогато живут твои боссы! — с сомнением спросила Моа своего провожатого.
— Это только снаружи вид такой. Мало кто знает, что скрывается за фасадом. — Жигляй прошел еще немного и сказал. — Пришли.
— Странно. Ничего особенного. Все те же лачуги, — оглянулась Моа, строя из себя простофилю. На самом деле она заметила легкое шевеление в густой тени на противоположной стороне улицы и была готова к любой развязке ситуации, держа Жигляя на линии поражения возможным противником.
Ее новый напарник постучал хитрым выстуком в ворота и стал ждать. Спустя некоторое время с той стороны спросили:
— Кого в такую рань несет?
