ощетиненным навстречу пеньком или комковатой провальной кочкой.
Водители чертыхались, но с необъяснимым упорством, больше по интуиции и по подсказке шныряющего впереди пассажира забирались все глубже в лес. Под прокручивающимися колесами пружинила прелая прошлогодняя хвоя, потрескивал опавший сухой лапник.
Вот выбрались на глухой пустырь и прижались тесно к самому краю оврага.
— Может, здесь?.. Место вполне подходящее… Случайному грибнику тут делать нечего… А другой люд обнаружит не сразу…
Щуплый паренек плеснул из булькнувшей канистры бензином на крышу, еще раз на капот, потом затолкал ее на сиденье салона той самой иномарки, которая два часа назад оказалась в кювете.
— Вот черт! Спички отсырели, что ли…
Неожиданно взметнувшееся под самыми ногами пламя огненным ручейком, шустрой змейкой завиляло к машине-неудачнице. Вот полыхнуло еще сильнее и ярче. Едкая нефтяная гарь ширилась, тянула за собой пляшущие, смешно подпрыгивающие мячики огоньков. Докрасна раскалился изгиб крыла. Вспучилось на корпусе и с треском лопнуло железо. С хлопком вырвалось на свободу еще одно слепящее чудище… Рой огненных искр множился. Затем сильнейшим взрывом сотрясло и саму землю, и многолапную лепнину сосняка, и корпуса двух других автомашин, находящихся на безопасном расстоянии от этого фантасмагорического и люто бушующего ночного костра…
— Во дает!.. А машиненку-то жалко… Оставь ее целехонькой, можно было бы хороший куш поиметь…
— Все мало вам, скоты поганые! А когда стрелял, думал?.. Все ведь как хорошо шло. Да, рисковали. По самому краешку шли. Но успевали и головы свои сберечь. И барышок подходящий обеспечить. Внучкам на всякие «сникерсы» и другую муру заморскую. Могли бы и на островах, загораючи, поваляться… А вот теперь… Может быть, ты этими самыми пульками будущее наше расстрелял… Может, на закрае леса нас уже ждут не дождутся… Чуяло сердце! С такими дебилами связываться — прямехонькой дорожкой к вышке идти. Вот тебе и персики-мерсики, ананасы разные… Век бы мне такого не видеть. А паленым мясом как пахнет… Противно. Это ведь еще приварок к статье нашей общей…
— Шеф! Нучеготытутразбрюхатился?.. Сам видал ведь, что чуть ножом не продырявили…
— Уж лучше бы это. Тогда наша сторона пострадавшей бы оказалась… Выпутались бы… Атеперь?.. Весь наш риск псу под хвост?.. Что нас ждет вон за теми елками, ты это знаешь?.. Только место новое выбрали. Ушли с этого Рыканского поворота. И на тебе… Жадность да глупость — они завсегда фраеров губят…
Когда засочился в подкроннике редкий свет наступающего утра, людей у овражины уже не было. Лишь только след колеи вел куда-то далеко-далеко.
…Петр, припадая на правую ногу, с трудом пробирался по лесу, избегая всяческих возможных встреч с людьми. Пройдя по древесному стволу, опрокинутому над замоиной ручья, вдруг узнал это место. Здесь он уже бывал когда-то. Вон в той стороне должен быть кордон. Но он ему не нужен. Надо бежать что есть сил из этого проклятого места. Забыть поскорее страшноту вчерашнего вечера с ее пальбой, с предсмертными, переходящими в визг криками умирающих, со всеми такими нелепыми и неожиданными деталями…
Наклонился к воде, зачерпнул влагу ковшиком сложенных подрагивающих ладоней. Пил ее нетерпеливо, жадно, пересохшими и запекшимися губами.
Старая гать вела к просеке. Он шел вдоль нее, поминутно останавливаясь и оглядываясь.
Пройдя по свекольным окрайкам, пробрался к крайнему двору и, толкнув калитку, скрылся за штакетником забора. В дом не пошел, а подался к летней пристроечке. Открыл дверь, подпер ее изнутри палкой, прошел в комнатку и обессиленно растянулся на диване…
Из глухой тяжкой дремоты его вырвал дробный стук. Посмотрел в оконце. Там, вглядываясь внутрь, стояла Манька, жена его дружка.
— Значит, ты дома, голубчик?!.. Алкаши несчастные!.. — визгливо шумнула она, увидев помятое и бурое ото сна лицо Петра.
— Чего тебе?
— Кады мой Колька заявится?..
Петр лишь скривил губы и неестественно пожал плечами.
— Скажи, пусть домой не появляется… Ох и чешутся же у меня руки… Я его так отстрогаю!..
Машка угрожающе удалилась.
«Не, теперь уже не отстрогаешь. Крику от тебя не оберешься… Да и не только с ее Колькой…»
А ведь странно, что пока она ничего не знает. Дружки-то пострелянные остались, считай, на дороге… Это же так недалеко…
Но вздохнул не с тяжестью в душе, а вроде бы даже пока с некоторым облегчением. Не готов он сейчас к тяжким расспросам. Да и что сказать может?.. Один туман в голове. Да ночные эти вскрики…
Голова чутунно гудела.
Петька, превозмогая немоту в суставах, покачиваясь, добрел до соседа.
— Хорошо, что ты на месте, Савельич! Плесни немного для освежения нутра.
— Крепко воспламенилось, значит… Ну, заходи, заходи…
Хмельная жидкость обожгла губы, язык, глотку.
Петька прохрипел:
— Ты уже все знаешь?.. Да такого кошмара никогда я еще не видывал…
— О чем ты, Петюня?.. Ну, побаловались малешко… С кем не бывает…
— Малешко?.. И Кольку тоже малешко?.. И Андреича?.. — Заметив недоумевающий взгляд собеседника, заторопился, путаясь в словах: — Возвращались из города… Вдруг грых! Грых!.. И чуть не вверх тормашками… А дальше — прямо Чечня какая-то… Знаю точно, всех поубивали. Один я и остался… Чудом уцелел…
У Савельича бороденка так и пошла книзу.
— А у нас чегой-то не слыхать про это. Может, пойдем поспрошаем? У меня же племяш участковый.
— А, гори оно все теперь! Никуда я не пойду. Будь что будет…
— Да я сам сбегаю рысачком. Мигом вернусь…
Покальчук вылез из машины прямо под окнами дежурки. В сердцах грохнул что есть мочи дверкой. Поднялся по ступенькам отдела.
— Допекли, видать, рецидивщики! — участливо протянул
дежурный. — А тут еланские звонят… Надоели аж… Речь о смертоубийстве идет. Но никто ничего толком не знает. Один с похмелюги клянется-божится, что всех дружков его поубивали…
— А ты, Эфиоп, хоть понаслышке знаешь, что такое похмельный синдром?.. Это когда в башке паровозы гудят, в глазах рябчики порхают, а язык от волдырей сухих отваливается!
Недовольный опер скрылся в своем кабинете.
В полдень в отдельский двор прикатил еланский участковый, который энергично тянул за рукав упирающегося Петьку:
— Вот сам все тут и повторишь! А мне уже слушать надоело. Кресало-то на месте?..
— А ты чего расшумелся? У майора и без тебя дел полно. Особенно в последнее время. Одним словом — оперативная работа, — не без важности закончил хозяин дежурки и, разглядывая в зеркале прыщик на свежевыбритом подбородке, несколько раз молча показал себе за плечо: — Забыл, что ли?.. Двадцать третий кабинет у него.
Сжавшийся Петька бочком-бочком поплелся за участковым. Когда тот открыл дверь, увидел сидевшего вполоборота к окну грузного мужика средних лет.
— Вот, привел гражданина. Это Петька наш. Плетет несуразицу разную про дружков своих. А те и в самом деле эту ночь дома не ночевали. А сам-то пойду. На одной нашей улице скандален назревает. Уладить надо…
Представитель еланской власти хлопнул за собой дверью.
Покальчук медленно разворачивался на стуле. В глазах его замерцал недобрый, встревоженный
