И, словно в ответ на эти слова, мальчик сказал:
— Я больше не буду.
— Вот и прекрасно! — обрадовался Алексей Палыч. — Будешь хорошим мальчиком?
— Не буду.
— Не будешь хорошим мальчиком?
— Буду нехорошим! — И глаза мальчишки лукаво блеснули.
Второй тайм Алексею Палычу начинать не хотелось. Он догадывался, что игру эту все равно не выиграть. Борису тоже уже не было смешно.
— Пускай лучше он подключится, — посоветовал Борис.
— Это от меня не зависит, — сказал Алексей Палыч. — Давай подумаем насчет одежды.
— Алексей Палыч, — неуверенно сказал Борис, — это я, конечно, так… просто сейчас в голову пришло… Может быть, сделать так, чтобы его отозвали?
— Почему? — спросил Алексей Палыч. Спросил так, будто ему важен был не сам ответ, а важно было понять, что за человек перед ним.
— А какая от него польза?
— А какая польза была от тебя в этом возрасте? Или, допустим, от меня?
— Это все понятно, — сказал Борис. — Но мы ведь ниоткуда не прилетали. Неужели он прилетел сюда, чтобы кашей бросаться?
— Боря, — сказал Алексей Палыч, — я не имею права ни к чему тебя принуждать. Ты свободен. Но я дал слово.
— А я слова не давал. Вы будете молчать и никого не обманете, а я могу сказать и тоже никого не обману. И — привет. И никакой одежды не нужно.
— А то, что он сейчас нас слышит, не имеет значения?
Борис взглянул на мальчика.
Тот сидел прямо, внимательно взглядывая то на Бориса, то на Алексея Палыча.
— Пускай он тогда скажет, что понимает.
Мальчик молчал. Вид у него был чрезвычайно серьезный.
— Ну, скажи что-нибудь, — обратился к нему Борис.
Мальчик молчал. Что-то не по-детски напряженное было в его позе. И еще — глаза: расширившиеся, застывшие в ожидании. Такие глаза бывали у Сереги, когда Борис заносил над ним руку.
Борису почему-то стало неловко.
— Насчет одежды… — сказал он. — Я бы мог принести чего-нибудь Серегино, но ведь ему будет велико.
— С одеждой мы выкрутимся, — сказал Алексей Палыч. — Может быть, я даже сегодня успею съездить в одно место.
Но в этот день Алексей Палыч никуда не успел. Как раз в этот день вечером обнаружила Анна Максимовна пропажу продуктов, и Алексей Палыч не решился уйти из дома.
И это хорошо, что не решился, потому что на следующий день, когда Алексей Палыч и Борис скрывались в лесу от пожарников, в лаборатории кое-что изменилось.
ДЕНЬ 3-й
На следующий день, решив, что пожарный инспектор уже закончил обход школы, Алексей Палыч и Борис направились в лабораторию.
Они хотели заглянуть на минутку, после чего Алексей Палыч собирался поехать на ближайшую от Кулеминска станцию за одеждой. Покупать одежду в Кулеминске было чистым безумием. Молодые продавщицы когда-то учились у Алексея Палыча, а не очень молодые учили у него своих детей сейчас. Конечно, не все они знали, какого возраста у учителя внук. Но всех и не надо, достаточно одной.
После вчерашней беседы с мальчиком Алексей Палыч не так уж боялся, что в его отсутствие с ним что-то случится. Если
На этот раз в портфеле учителя на всякий случай лежали две булочки с маком и четыре сосиски, купленные в школьном буфете.
— Вот что, Боря, — сказал Алексей Палыч, подойдя к школе. — Пройдись-ка ты по этажам на всякий случай, вдруг он еще не ушел.
В школе было пусто и тихо. Но проникнуть дальше вестибюля Борису не удалось. Его атаковала Ефросинья Дмитриевна, которая тряпкой вытирала пол.
— Ты куда? — сказала она грозно.
— Я? — Борис думал недолго. — Я в кабинет физики. Учитель велел прибор принести.
— Это какой еще прибор?
— Физический.
— Понятно, что физический. А какой такой учитель? — спросила Ефросинья Дмитриевна, хотя прекрасно знала какой.
— Алексей Палыч, — покорно ответил Борис.
— Куда принести?
— К нему домой.
— Как же ты в кабинет попадешь, ломать будешь, что ли?
— Он мне ключ дает.
— А разве это порядок, чтобы ученикам ключ давали?
— Вы же знаете, что я ему помогаю.
— Ничего я не знаю, — сказала Ефросинья Дмитриевна, хотя прекрасно знала и это. — Мне вот никто не помогает, одна на всю школу.
— А в школе больше никого нет?
— Кто ж тут сейчас может быть? И не пущу никого. И учителя твоего не пущу. Вам бы только топтать. Вон, пожарник только что ушел, шлялся тут по чистому, наследил хуже медведя. Теперь ты будешь топтать?
— Тогда я не пойду, — сказал Борис.
— Ладно уж, иди, только ноги вытри.
Но задача была выполнена, идти наверх не имело смысла.
— До свидания, — сказал Борис, направляясь к выходу.
— Борька, — пригрозила вдогонку Ефросинья Дмитриевна, — я матери-то скажу.
— Что вы скажете? — спросил Борис от двери.
— А вот… это самое…
— Не говорите, пожалуйста, — попросил Борис.
— Чего не говорить? — с интересом спросила Ефросинья Дмитриевна.
— А вот… это самое…
Борис вышел, оставив Ефросинью Дмитриевну без последнего слова. Неуместная эта шуточка еще отольется двоим заговорщикам, ибо неясное, крошечное подозрение зародилось в голове Ефросиньи Дмитриевны. Что за подозрение, она не знала сама. Просто возникла и связалась в уме цепочка: Борис — кабинет — Алексей Палыч — пожарный инспектор.
После условного стука дверь в подвал отворилась, и Борис увидел растерянного Алексея Палыча, который молча посторонился, пропуская Бориса.
Лаборатория выглядела так, будто в ней повеселилась парочка обезьян. На столе и под столом валялись перепутанные провода. Из приборов на столе была сложена башня, грозившая вот-вот развалиться; инструменты, раньше аккуратно развешанные над верстаком, теперь были разбросаны по полу; даже шкаф был сдвинут со своего места.
