Тут до Алексея Палыча наконец дошло, что дверь была заперта, что Борис все время находился у него на глазах и что еще минуту назад на столе не было ничего, кроме приборов.
Алексей Палыч на цыпочках подошел к столу и, склонив голову набок, уставился на младенца.
Сейчас учитель был похож на курицу, которая увидела червяка, но не решается его клюнуть.
Ребенок лежал спокойно: щечки его светились румянцем, гладкая кожа слегка отливала синевой — скорее всего потому, что в подвале горели лампы дневного света. Если бы Алексей Палыч не был так растерян, он должен был заметить одну весьма важную особенность на теле ребенка. Вернее, отсутствие особенности. Но в тот момент сознание Алексея Палыча было слегка затуманено.
Он медленно протянул руку и дотронулся до мальчика. Палец его ощутил живое тело. Мальчик зашевелил губами.
— Дурацкие шутки, чепуха, — ровным голосом произнес мальчик.
— Что? — спросил Алексей Палыч, но тут же не поверил ни глазам своим, ни ушам и повернулся к Борису. — Это ты сказал?
— Это он сказал, — ответил Борис.
— Чепуха… — растерянно повторил Алексей Палыч. Младенец тут же послушно согласился:
— Чепуха.
— Он не имеет права говорить! — крикнул Алексей Палыч Борису. — Ему всего месяца три-четыре!
— Три-четыре, — тут же отозвался младенец. — Сейчас мы ее перемота…
— Он повторяет ваши слова, — сказал Борис.
— Да ты пойми, Боря!.. — с отчаянием сказал Алексей Палыч. — Он не может ничего повторять! В его возрасте не говорят еще ни «мама», ни «папа».
— Папа, — сказал младенец.
Алексей Палыч нервно засмеялся. Смех получился визгливый, неестественный.
— Кажется, он думает, что его папа — я. А кто же тогда мама? — обратился он к мальчику.
— Мама, — сказал мальчик.
— Боря, ты что-нибудь понимаешь?
— Он повторяет ваши слова.
— Но почему только мои, а не твои? — спросил Алексей Палыч, как будто именно это было сейчас самым главным, и тут же спохватился: — Господи, о чем я тебя спрашиваю? Слушай, Боря, ударь меня, пожалуйста, чем-нибудь, только побольнее.
— Зачем?
— Затем, что если я сплю, то мне больно не будет, а если не сплю, то боль ерунда, по сравнению с тем… с тем… сравнительно… — запутался Алексей Палыч и умолк.
— Вы не спите, Алексей Палыч, — сказал Борис.
Конечно, Борис тоже был удивлен.
Он был удивлен, но не ошарашен. Он никогда не интересовался тем, в каком возрасте начинают говорить дети. Кто их знает, может быть, они начинают лепетать еще до рождения. Боря видел говорящего голого ребенка, значит, перед ним и был всего-навсего голый говорящий ребенок. Непонятно, конечно, как он очутился в подвале и почему его не заметили сразу. Нужно было это выяснить и отнести его к маме.
— Значит, ты его видишь? — спросил Алексей Палыч.
— Вижу, — ответил Борис.
— Какой он?
— Голый такой… маленький… голубой немножко.
— Да-да, — согласился Алексей Палыч. — Голубой… Двоим одинаковый сон присниться не может. И как он здесь оказался?
— Может быть, из шкафа выполз? — предположил Борис, взглянув на шкаф, который стоял вплотную к столу.
— А как он попал в шкаф? — спросил Алексей Палыч. — И зачем он туда попал? Ты никому не давал ключи?
— Никогда не давал.
— Выронить нигде не мог?
Борис пошарил в кармане, достал ключ от наружного замка, ключ от двери и показал их учителю. Алексей Палыч вздохнул и снова уставился на малыша, словно на гладком его животике, слегка отливающем голубизной, надеялся прочитать ответ.
На гладком животике…
На совершенно гладком!
Именно сейчас, глядя на малыша, Алексей Палыч уловил какую-то неправильность в его теле: чего-то там не хватало. Когда же Алексей Палыч понял — чего, то так изумился, что забыл, как это называется.
— Что это такое? — Алексей Палыч осторожно прикоснулся пальцем к младенцу.
— Живот.
— А что тут должно быть? — спросил Алексей Палыч.
— Живот и должен… — неуверенно ответил Борис. Поведение учителя начинало ему не нравиться.
— Тут должен быть пупок, — упавшим голосом сказал Алексей Палыч.
— А пупка нет, Алексей Палыч! — радостно провозгласил Борис, будто на этом открытии кончились все затруднения.
— А где же он? — тихо спросил Алексей Палыч, машинально проверяя свой собственный пупок, который оказался на месте.
— Пупка нет… — равнодушно промолвил младенец.
— И он говорит, хотя не должен… и двери были заперты… и… и… — Алексей Палыч запнулся, потому что догадка, мелькнувшая в его мозгу, была невероятна и… совершенно реальна.
Алексей Палыч медленно повернулся к окну. Аккуратная дырочка в оконном стекле осталась на своем месте. Дырочка, которой пять минут назад еще не было. Сквозь нее виднелся кружочек темного неба с неяркой звездой.
И внезапно Алексей Палыч сложил в единый ряд все события. Эти события прошли перед его глазами, словно кадры на фотопленке.
Рука Бориса, тянущаяся к розетке.
Вспышка на боковой стороне катушки.
Голубоватый луч, протянувшийся к этой вспышке.
Младенец, словно из воздуха возникший на столе.
Возникший, словно из воздуха.
Да, из воздуха…
И крик послышался в то же мгновение.
И младенец заговорил, хотя не мог, не должен был этого делать!
И у него не оказалось пупка…
— Ты знаешь, Боря, — запинаясь, сказал Алексей Палыч. — Кажется, у него… кажется, ему не четыре месяца… Ему… всего несколько минут.
День 1-й
Удивить человека в наше время не так-то просто. Вот уже много лет наука и техника работают на то, чтобы начисто отбить у него эту способность.
