национального гимна. Я уж не говорю о песнях Цоя.
— Странно, если бы было иначе. Музыканты элементарно не имели возможности нормально репетировать, толком не знали, что такое звукозапись в студии. Это с одной стороны. С другой стороны, источники русского рока значительно отличаются от источников американского или британского. Огромное влияние на нашу музыку оказали русская поэзия и бардовская песня. Поэтому в силу нашей специфики — как культурной, так и политической — русский рок оказался в значительной степени несовместим с мировой рок-практикой, доказательством чему стал провал всех наших рок-проектов, вышедших на западный рынок. В конце 80-х рухнула монополия Госконцерта на организацию заграничных гастролей. И уже в 1989 году гастроли наших рокеров приняли лавинообразный характер. Назову лишь те, в организации которых сам принимал участие: «АВИА» и «Звуки Му» в Британии, фестиваль в Антверпене, «Советский рок» в Италии («Кино», «Звуки Му», «АВИА», «Бикс»), фестиваль «Новые открытия» в Глазго. В той же книге Back in the USSR я упоминал про самую значительную из всех историй с куплей-продажей, которая разворачивалась на моих глазах. Я имею в виду сделку между Си-би-эс и Борисом Гребенщиковым. Начиналось все с душевных разговоров о мире, дружбе и взаимопонимании. Однако чем дальше, тем жестче становились американцы. Акулий оскал шоу-бизнеса, о котором советские артисты столько читали, но никогда не видели воочию, наконец проявился во всем своем хищном прагматизме. Для начала Борису рекомендовали все песни исполнять по-английски. Затем без зазрения совести американцы отсекли нужного им Гребенщикова от ненужного остального «Аквариума». Лидер был увезен в США, а обезглавленная группа брошена на произвол судьбы. Так идущие напролом бизнесмены разрушили любимейший миф русского рока. Какое уж тут взаимопонимание.
— Думаю, что русский рок в своей классической формации умер тогда, когда исчезла вдохновляющая его питательная среда, а это, конечно, была советская власть и все, что с ней связано. В основном плохое, но кое-что и хорошее. Когда исчез пресс под названием «советская тоталитарная система» — от КГБ до Союза композиторов, смысл существования всего классического русского протестного рока был утрачен, и это основная причина того монументального кризиса, который постиг всю нашу рок-музыку в начале 90-х. Что касается рок-н-ролла как явления культурного и музыкального, то он себя прекрасно чувствует и по сей день. Кстати, сейчас, на мой взгляд, мы наблюдаем очевидный подъем рока в России. Впервые за последние 15 лет я замечаю большое количество новых молодых групп. Другой вопрос: насколько они русские? Поют парни и девчата по-английски, а некоторые даже по-французски или по-немецки, русский язык стал непопулярен. Зато сейчас больше групп занятных и своеобразных в музыкальном плане.
— В отличие от многих я не вижу 90-е в черном цвете. Да, возник культ денег, императив коммерции, это было не очень приятно. По идеализму и всякому благородству 90-е проехались каточком. Но в то же время появилось огромное количество возможностей, и это просто прекрасно. Если до этого музыкальная жизнь у нас осуществлялась сугубо кустарным образом, то в 90-е годы появились фирмы грамзаписи, стало возможным записывать и выпускать хорошие пластинки. Образовалось большое количество музыкальных клубов, стало можно регулярно давать концерты в симпатичных местах с хорошим звуком, понимающей публикой, качественная музыка прописалась в СМИ — на ТВ и радио... В этой ситуации не то что выживать, а полноценно жить было достаточно интересно. Другое дело, что в музыке, как и во всех прочих сферах человеческой деятельности, 90-е годы благоволили людям предприимчивым, динамичным, ушлым и, напротив, вызывали чувство апатии или даже испуга у музыкантов, которые привыкли к тому, чтобы было по-старому. Многие с ностальгией вспоминали о квартирных концертах, о прошлых десятилетиях идеализма.
— Признаюсь, в начале 90-х мне стало довольно тоскливо. В нашем рок-гетто произошла потеря самоидентификации. Плюс многие из моих друзей или погибли, как Саша Башлачев, Майк Науменко, Цой, а кто-то, как Шумов и Агузарова, эмигрировали. Я искал способы более или менее радикальной смены деятельности. И уехал в Англию. Там выходили мои книги, снимались фильмы, в которых я выступал сценаристом и сопродюсером. Занимался телевидением на четвертом канале Би-би-си. А потом надумал вернуться, движимый идеалистическими побуждениями. Свеженький такой, решил устроить маленькую культурную революцию на нашем телевидении. Мне предложили пост — по-моему, это называлось «главный редактор музыкальных программ». За дело поначалу я взялся рьяно. Из существующих программ перетащил с первой кнопки на «Россию» «Программу А», в которой до того пару лет был соведущим. Плюс запустил массу других программ. «Мировая деревня» о народной музыке, «Джаз-тайм» о джазе, «Тишина» о современной академической музыке, «Экзотика» об альтернативной музыке. Продолжалось это два года...
— Предложение стать редактором Playboy мне сделали американцы, но я сначала отказался, потому что в мои планы это не входило. А потом подумал, что это предложение из разряда тех, какие поступают по одной-две штуки в жизни. Прикинул, что новый пост может стать трамплином, который закинет меня в мир большой литературы. Поэтому и старался делать Playboy больше интеллектуальным, чем гламурным журналом. О временах, которые провел в компании звезд, моделей и тому подобных существ, не жалею. Поначалу думал, что, занимаясь журналом, мне придется биться на два фронта. С одной стороны, государственная цензура, а с другой — общественность, которая жаждала больше секса. Оказалось, что ни те ни другие особой опасности не представляют. Наиболее занятным был первый год существования издания, когда сам факт выхода этого журнала, к тому же на русском языке, был скандальным и сенсационным. Playboy не вылезал из судебных процессов, его издание сопровождалось эксцессами. Помню, в Красноярске журнал изъяли из продажи, и мы вынуждены были подать в суд на местную администрацию. В Новосибирске местная власть постановила продавать журнал только в магазинах типа «Интим» вместе с фаллоимитаторами, пришлось и этим заниматься, устраивать медийную кампанию, высмеивающую действия властей. Даже в либеральном Петербурге случился массированный наезд, журнал изъяли из продажи, и я ездил к Собчаку разруливать это дело. Собчак был светским человеком и в некотором смысле плейбоем, поэтому ему не комильфо было лицемерить по поводу свободной эротической прессы, так что все уладили мгновенно.
