учителей, муниципальных служащих, рядовых милиционеров — не самая страшная для социума форма противозаконности, хотя также имеет опасные последствия. Но это верхушка айсберга. А вот чем следовало бы заняться всерьез, так это коррупцией системной и политической, которые наиболее ярко проявляются в управлении государственной собственностью, распределении бюджета, природных ресурсов, а также всего того, что попадает в зону интересов силовых структур.
Если говорить о системной коррупции, то она имеет устойчивые межведомственные связи и тарифы на услуги. Например, мы точно знаем расценки в судах. Обеспечение отсрочки или переноса судебного заседания — от 10 000 долларов, получение определения о приостановке рассмотрения дела — от 15 000 долларов, получение необходимого решения, удовлетворение требований — от 35 000 долларов.
В органах внутренних дел свои расценки. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела либо его закрытие — от 50 000 долларов. Возбуждение уголовного производства — та же сумма. Затягивание дела, а также проведение выездной проверки по уголовному делу — от 25 000 долларов. В прокуратуре, например, отмена постановления следователя о возбуждении уголовного дела или, наоборот, об отказе в возбуждении — от 50 000 долларов... И это еще, как говорится, цветочки.
— Тарифы в политической коррупции. Они, правда, «гуляют» — накануне недавних выборов цены значительно выросли. Низовая ставка — несколько миллионов долларов. За столько можно стать депутатом регионального масштаба.
— Помните, еще Алексей Кудрин докладывал президенту, что государство взяло на себя 1500 избыточных функций и 260 дублирующих. Были попытки трех административных реформ, задачей ставилось снижение количества госчиновников, а произошло, наоборот, их увеличение. Отношения в сфере управления государственной собственностью сегодня складываются таким образом, что по большому счету эта сфера представляет собой организованное сообщество, которое реализует лоббистские возможности в законах и подзаконных актах, принимаемых Госдумой. Недавно к нам приходили люди из одной известной табачной компании и жаловались на законопроект, который, по их мнению, призван не граждан защитить от табакокурения, а поставить под контроль производящие компании. Контролировать оборот производства и распределения табачных изделий теперь должна некая федеральная служба, отвечающая за экономическую безопасность. Вот оно — создание избыточной функции. А все потому, что там большие деньги: по официальным данным, у нас курит 40 процентов населения.
— Безусловно, политическая. Но вопрос не в том, что нет доказательств и фактов, а в том, что этим просто никто не будет заниматься. Благодаря коррупции в стране сложился феодально-вассальный строй: тебе дают надел в личное пользование, но главное — смотри, чтобы система работала. Простой пример. Есть в Москве очень большая старая больница, где работают многие хорошие специалисты. Туда пришел новый главврач, у которого имеются устойчивые связи с Минздравсоцразвития. Бюджет на ремонт этой больницы сразу увеличился почти на миллиард рублей. И новый главврач убежден, что фактически вкладывает государственные деньги в СВОЮ клинику. В медицине уровень коррупции пока еще не достиг критических значений, к которым стремится, но есть области, где коррупция напрямую связана с незамедлительными негативными последствиями.
— Например, борьба с терроризмом. Чем больше ты борешься с терроризмом, тем больше получаешь полномочий и денег. Например, вводится режим контртеррористической операции, в день на него может бесконтрольно тратиться по несколько миллионов рублей. Получается, спецслужбам выгодно расширять полномочия. После теракта в Домодедово готовятся поправки в законодательство о том, что частные предприниматели должны отвечать за режим безопасности. И фактически каждый сотрудник ФСБ получает широкие возможности для решения своих коммерческих вопросов. Он сможет прийти к бизнесмену и сказать: родной, ты не тот металлоискатель поставил, давай-ка вот в этой компании закупи рамочки, потому что только они отвечают требованиям...
— Случай с Магнитским — яркая иллюстрация. Основанием для его ареста явились данные из ФСБ о том, что он собирается скрыться. За два дня до того у него изъяли паспорт, но судья сказал: а может, у него второй паспорт? Да так любого можно посадить — на всякий случай. Отталкиваясь от случая с Магнитским, я высказал президенту свои опасения по поводу доминанты ФСБ на правоохранительном поле. Выходит, ее задача курировать все системы, в том числе и судебную. По сути, они контролируют контролеров, а должны заниматься другим — получать оперативную информацию, которая впоследствии ляжет в основание уголовного дела.
— Действительно, работа идет с большим трудом. Национальный антикоррупционный комитет образовался еще в 1998 году. На тот момент в ФСБ было подразделение, которое занималось борьбой с коррупцией в таможенной сфере. Увы, на примере той структуры я застал начало формирования системных коррупционных отношений. Я покинул стены спецслужбы и познакомился с уже бывшими на тот момент помощниками Ельцина Георгием Сатаровым, Михаилом Красновым. У нас возникла идея создать независимое аналитическое подразделение, которое могло бы проводить стратегическую оценку проблемных коррупционных явлений, систематизировать их как практики. Аналогичную идею тогда же вынашивал Сергей Степашин, он хотел создать полноценную структуру по противодействию коррупции по типу тех, что действуют в Гонконге и Сингапуре. За 80 дней своего премьерства он не успел реализовать
