Черномырдин понимал, что в его ближний круг должны входить независимые, не вовлеченные в систему клановых или семейных интересов профессионалы, чтобы прицел, как говорится, не сбился. Фактически у меня никогда не было групп поддержки в бизнесе и властных структурах, я не старался их сформировать. Возможно, это и предопределило мое политическое долгожительство. Я был равноудален от всех, никто и ничто не мешало реализовывать государственный интерес, как его понимал. Снимать же с должности меня начали уже весной 92?го года. Более четырехсот депутатов тогда подписались под письмом к президенту. Смысл обращения был прост: реформы хорошие, последствия плохие. Я ведь отвечал за социальный блок, приходилось и на Горбатый мост к недовольным шахтерам выходить, и с профсоюзами переговоры вести… Перед VI съездом встретился с Ельциным и сказал: «Если решите сдать депутатам меня или кого-то из правительства, постарайтесь получить взамен какую-нибудь компенсацию. Нельзя просто так жертвовать членами команды…» Возвращаюсь из Кремля, звонит Бурбулис: «Что ты наговорил президенту?! Он рассказал, будто приходил Шохин, грозил пальцем, мол, сдать хотите? Не советую!» Не знаю, какие нотки уловил в моих словах Борис Николаевич, но тогда на съезде он нас отстоял. Однако к 94-му все стало иначе. В правительство пришли новые люди — со своими интересами, командами, сферами влияния. Пока видел смысл в том, чтобы продолжать работу в Белом доме, терпел, хотя меня потихоньку и оттирали от процесса принятия ключевых решений. Но когда возникла серьезная развилка, решил уйти, а не занимать «теплое» место. Как зампред правительства формально я курировал финансово-экономический блок, но при этом не имел реальных рычагов влияния на Минфин и Центробанк. Это была компетенция премьера и президента. И когда после «черного вторника» в октябре 94-го года на президиуме пр
авительства я схлопотал выговор за плохую координацию деятельности двух названных выше ведомств, то сказал: «Принимаю претензии, но для исправления ситуации мне понадобятся соответствующие полномочия. Для начала прошу согласовать со мной кандидатуру будущего министра финансов, чье место вакантно». Никто не возразил. Выхожу из зала заседаний и попадаю в кольцо журналистов, которые просят прокомментировать назначение главы Минфина. А мне еще имя его неизвестно. Спрашиваю: «Кто?» Отвечают: «Владимир Пансков. Как к нему относитесь?» Говорю: «Персону обсуждать не буду, но только что мы условились об определенных правилах». Рассказываю прессе о выговоре и обещанных полномочиях. Утверждение нового министра (Пансков это или кто-то иной) — нарушение уговора. И добавляю: «Придется мне подать в отставку». Иду к ЧВС с прошением. Он сидит насупленный: «Что наделал?! Тебя хотели снять вместе с Дубининым и Геращенко, я спас, отстоял, столько сил положил, а ты…» Объясняю: «Не хочу, Виктор Степанович, превращаться в мальчика для битья, а после подписанного за моей спиной указа назад дороги нет. Хоть бы дали поговорить с Пансковым до утверждения, из политеса соблюли бы субординацию, чтобы человек понял, что и я для него босс, а так сразу продемонстрировали министру, кто в доме хозяин… Как теперь выстраивать отношения в «курируемом» блоке? Подчиненные имеют полное право ходить мимо, не замечая меня…»
Поразительно, но в 98-м году история повторилась практически один в один! Словно Примаков прочел стенограмму нашего разговора с Черномырдиным. Полное дежавю! Будучи лидером фракции, я выступаю в Думе и говорю, что ответственные за дефолт должны покинуть посты, поскольку несут персональную ответственность за случившееся, и для восстановления доверия к власти со стороны населения нужны новые люди, новое правительство. Спускаюсь с трибуны, и Евгений Максимович прямо в зале заседаний предлагает мне пост первого вице-премьера по социальным вопросам. Благодарю и отвечаю, что уже был в этом качестве… Примаков лишь руками всплеснул: «Что же вы все отказываетесь?» Оказывается, несколькими минутами ранее у него состоялся аналогичный разговор с Явлинским, и Григорий отклонил предложение с похожей мотивацией… Через пару дней раздается телефонный звонок от ЧВС: «Тебя сейчас соединят с Евгением Максимовичем. Будет звать в свой кабинет. Не торопись с ответом. Встреться, послушай, а потом примешь решение…» Приезжаю к Примакову, и он снова говорит, что видит меня первым замом по социалке. Объясняю: спасибо, но в 92-м я получал по голове за последствия реформ, а сейчас, значит, будут бить уже за последствия дефолта? А кто курирует финансово-экономический блок? Маслюков. Боюсь, у меня могут возникнуть с ним разногласия по посткризисной программе. Евгений Максимович ответил, что они оба были кандидатами в члены Политбюро ЦК КПСС, и он доверяет Юрию Дмитриевичу… Я посоветовал взять на социальный блок кого-нибудь из губернаторов или женщину. Обе мои идеи прошли: Матвиенко поставили на социалку, а Густова назначили первым вице по региональной политике и СНГ. Мне же Примаков, выдержав паузу, сказал: «А вице-премьером по финансово- экономическому блоку пойдете? Правда, место первого не предлагаю, оно занято». Я говорю: «Это интересно, но надо все обсудить с участием Юрия Дмитриевича. Как поделим сферы полномочий, разграничим обязанности… Вот, к примеру, Минфин за кем?» Евгений Максимович отвечает: «За вами. Как и переговоры с МВФ, Всемирным банком». Словом, стали уточнять детали, нашли некий консенсус. Вместе с Примаковым иду к президенту. Ельцин под телекамеры произносит: «Вот Александр Шохин, опытный профессионал. Ему поручено отвечать за всю экономику в новом кабинете». Сижу и думаю: «Может, под сурдинку удастся расширить круг полномочий?» Но Примаков сразу вносит коррективы: «Если не возражаете, Борис Николаевич, мы с Александром Николаевичем нюансы обсудим отдельно, а потом вам доложим».
Ельцин соглашается. Дефолт и то, что Дума завалила Черномырдина, были для него мощным стрессом. Фактически он проиграл битву за правительство, находился из-за этого в психологическом ступоре и не вникал в частности типа назначений вице-премьеров и министров. Ключевым оказался момент, когда он не рискнул в третий раз подряд выставить кандидатуру ЧВС и пойти на жесткий конфликт с депутатами. Раньше всегда шел до конца, а тут остановился, согласившись на компромисс. Примаков решил, что возьмет в кабинет по представителю от каждой думской партии — а то и по два! — и сформирует правительство народного доверия. Правда, меня Евгений Максимович предупредил: «Не вздумайте в Минфин рекомендовать Задорнова. Знаю, вы приятели, но после дефолта у него нет морального права оставаться министром». Я согласился с такой позицией, тем более что ранее уже озвучивал ее с трибуны Думы. Правда, предложил Михаила на пост министра без портфеля: кто-то же из старожилов правительства должен в парламенте отстаивать бюджет. Примаков обещал подумать. В общем, обсуждаем варианты. Встретился с Лившицем, на которого советовал обратить внимание Ельцин. Тот говорит: «Хочу быть вице- премьером». Отвечаю: «Саша, извини, претендуешь на мою должность». Лившиц настаивает: «На меньшее не согласен». Я посоветовал сходить к Примакову: может, он что-то придумает? Но и Евгений Максимович ничего нового ему не сказал… Кстати, у многих из тех, кто пришел в политику в начале 90-х, до сих пор уязвлено самолюбие. Люди на полном серьезе считали тогда и продолжают думать теперь, что могли бы стать президентами, премьер-министрами, спикерами парламента… Наверное, в этом смысле я редкое исключение, поскольку никогда не претендовал на первые роли, понимая, что не вполне подхожу для них. Мало быть профессиональным и умным, надо обладать другими качествами — той же харизмой, способностью не обращать внимания на усталость... Но возвращаемся в сентябрь 98-го. Проходит неделя, и вдруг из выпуска новостей узнаю: министром финансов назначен… Михаил Задорнов. Звоню по прямому телефону премьеру: «Это правда?» Ну да, отвечает Евгений Максимович, все равно ведь достойных претендентов вы не нашли… До боли знакомая по 94-му году ситуация. И выход тот же: заявление об отставке. Задорнов, кстати, до сих пор на меня обижается, поскольку получилось, будто Примаков его выдвигал, а Шохин возражал… Когда я твердо сказал Евгению Максимовичу, что ухожу, он предлагал компенсации: переподчинить мне Мингосимущество и службу по банкротству, назначить туда кого захочу. Пришлось объяснять, что с моей стороны торг неуместен… Так и вышло, что в кабинете Примакова я проработал две недели, не захотев быть сбоку бантиком. Потом Евгений Максимович написал в своей книге, будто Шохин не поверил в возможности нового правительства и покинул его. Пришлось напомнить, что за статусом я не гнался, отказался от поста первого вице, в какой-то момент даже готов был стать рядовым министром финансов без каких-либо приставок… Но что теперь об этом говорить? Дело прошлое…
