— Вот видишь, Глебка, что творится? Кому-то можно все. Кому-то ничего. Кто-то землю пашет, хлеб в поте лица добывает. А кто-то по ней катается. Кто-то правит. Кто-то подчиняется. Ты беден, а они богаты. Тебя мать учит и кормит, надрывается. А они банками правят, видите ли. Нефть качают! Вкалываем мы, а деньги гребут они! Разве это справедливо?
— А что делать? — спросил Глеб.
— Или подчиниться. Или воспротивиться.
— Но как? — почти крикнул Глебка.
Боря тяжело поглядел на него, усмехнувшись. Потом хлопнул по плечу и одобрительно произнес:
— Ну вот хотя бы так, как ты вчера — схватил булыжник. Не побоялся.
— Да случайно вышло, — ответил Глеб. — И глупо.
— Не случайно, а инстинктивно. И вовсе не глупо. Их было много, а они боялись. Не тебя! Друг друга! Они ничего тебе не могли сделать, пото-
му что это групповуха — впаяют по полной. И вообще, они ведь не бандиты. И никакая не сила, хотя и рык стоит! Этим под силу только рядиться. Устрашают! А сила — совсем другое. Глебка спросил осторожно:
— Сила — это 'юги'?
— У себя дома — да. Здесь еще нет.
— А ты? — неожиданно выпалил он.
— Я? — удивился Боря. — Да нет, я просто 'дубина', бич. Мной можно ударить, даже убить. Я, конечно, опасен, но, понимаешь, не сам по себе, а пока я раб и кому-то нужен. А получу свободу — превращусь в быдло. Как все.
Они помолчали. Потом Борик сказал:
— Я вот тут вычитал… Марина принесла одного философа. Так он требует: 'Противление злу насилием'. Понимаешь?
Мотнул головой Глебка. Нет, он не понимал.
Вообще-то не на равных они разговаривали. Боря говорил по-взрослому, да еще и недоговаривал — его трудно понять. Почему дубина? Бич? И зачем станет быдлом? Вообще — что такое быдло? А кто тогда Глебка? Быдло или не быдло, наверное, просто пацан. А противление злу — как это?
Думал ли он в том разговоре о деньгах из масляной канистры? Почему они там оказались? Зачем Борис их прислал в багажном вагоне, хотя сам приехал на другой день? Откуда всё это? И при чем тут винтовка в тубусе для чертежей?
Пожалуй, это не совсем так: думал — не думал. Все это в нем давно сидело, было уже частью его, присутствовало каждую минуту, лишь на редкие мгновения покидая, забываясь. Вот и теперь он снова забылся, показывая Боре раскуроченное поле дурацкой битвы мотоциклистов с беззащитной землей. А тот стал выводы выводить, окунул снова во что-то тяжкое, опасное, взрослое.
Но не зря же говорят — устами младенца глаголет истина. Пусть только всего лишь вопрошает. И Глебка, для себя неожиданно, спросил:
— Зачем тебе столько денег? Откуда? Боря усмехнулся.
— Зачем? Чтобы жить. Откуда? Не дай тебе Бог узнать…
5
Май выдался счастливый: солнце пекло, тихие стояли дни, в школу тащиться страх как не хотелось, а Боря каждый день стал приходить и звать Глебку прогуляться. После уроков, конечно.
И все в ту сторону, к речке. Сначала по бережку болтались, но однажды Боря снял ботинки, задрал штаны и перебрался по колено в воде на другую сторону. Отстанет от него Глебка, что ли?
Вода была ледяная, все-таки еще май, обжигала, но как же хорошо потом шагалось по полевым, едва видимым тропкам.
Какая же это благодать — идти вот так по полю, ничего не нарушая, обходя гнезда, посмеиваясь полевым птахам, вслушиваясь в жужжание шмелей, вглядываясь в трепет бабочек, жмуря глаза от солнца и вдыхая в себя вольный безыскусный аромат полевых цветов! И эти ореховые заросли, березовые кущи — просто рай какой-то, мир, отчего-то покинувший людей, но сохранивший себя сам, может, до лучших времен, когда народ опять спохватится и поймет, наконец, что он теряет. И что найти сможет!
О чем они только не говорили в ту смиренную, терпкую, распаренную майскую неделю. И как говорили! Совершенно на равных.
Глебка, правда, чаще спрашивал и меньше утверждал, но ведь и у него были свои убеждения. Они, правда, требовали проверки — где же и с кем лучше, достойнее и, главное, спокойнее обсудить их, нежели с братом, который наконец-то никуда не бежит, не торопится, а просто лениво бредет, улыбается, озирается окрест, будто они снова дети и вернули себе ту счастливую волю.
Как-то, стараясь быть участливым, Глебка попробовал посочувствовать брату и что-то нехорошее спросил про тех, у кого он был в плену. Борик не удивился, но странно стал их защищать, сказав:
— Знаешь, как они друг о друге заботятся! Какой-нибудь троюродный внук о пятиюродном дедушке? И виделись-то раз в жизни, а почитают друг друга как близкие родичи. Если что случится, бегут и едут, лекарства везут, барана, деньги отдают! А как старших уважают! Мы уже этак-то разучились. Да и умели ли когда, сомневаюсь! Женщинам у них — это да — тяжело. Все заботы, все хозяйство на них. Но не ропщут. Помалкивают и работают без передыху, без жалоб и обид! Наших сторонятся, это да. Мы их считаем дикарями — может быть! Но у дикарей есть свои хорошие правила. Ну, а в нашем-то городе, погляди, как они дружно держатся!
Глеб впервые слышал такое оправдание южакам, да от кого! От Бори, который в подвале сидел, сбежал, а могли запросто убить.
— Могли они тебя убить? — так и спросил.
— Запросто.
— А ты о них так хорошо говоришь!
— Так это правда.
— Но как же ты… — начал было Глебка, желая понять такую братову снисходительность, а тот как-то негромко, устало даже, прервал его и проговорил:
— А я… Ты, наверное, не знаешь притчу про Христа и апостола его Петра, который ему в любви поклялся… И в верности. А Христос посмотрел на него и сказал ему: да ещё петухи не успеют пропеть, как ты меня трижды предашь. Так и вышло.
— Как это?
— Страх, — ответил Борик. — Жуткое это дело — страх, когда не словами тебя пугают, а голову в петлю суют, к примеру. Или к виску ствол приставляют…
Прошёл молча несколько шагов.
— Вот и я, как Пётр. И отныне навеки грешен…
Надолго растянулось молчание. С полверсты прошли, а Глебка всё мучительно думал, о чём это Борик сказал. Не справился с думами этими — слишком тяжкими получались.
Заговорили как бы нехотя, и уже о другом. Про толпу мужиков в кожаных одеждах и на мотоциклах.
— Эта мода к нам из-за океана приползла, — объяснял Борис. — Что говорить, какие там мотоциклы — просто мечта для тех, кто понимает! Эти чудища покруче будут, чем какие-нибудь навороченные джипы! Или, по крайней мере, вровень с ними! Да еще Голливуд их раскрутил! Вот и у нас свои байкеры появились. Ты не думай, это не отморозки какие, не шпана, у тех жила лопнет такую технику завести! Это богачи! Суперы! Топы всякие! Или детки ихние, не знают, чем себя занять.
Они и глубже заплывали:
— Слыхал такое слово 'Бентли'? Сверхдорогая машина! Там-то богатые актеры на них катаются, в крайнем случае, знаменитости. А миллионеры, у них, между прочим, не выпендриваются, как наши, кто до шальных денег добрался. Богатство скрывать надо!
— Таись, скрывайся и молчи?
