Журнал Наш Современник 2009 #3

что они — братья. Сейчас, размышляя о святом Хетаге-Георгии, вспоминаю песню, которую написала в гарнизоне и исполнила под гитару на втором концерте. Вот эта песня:

С одной стороны — совершенно чужая, С другой стороны — абсолютно своя. Выходит луна из-за гор, угрожая Лучом заострённым, как тенью копья.

Вглядись, не луна это, вечером звёздным Кого же не встретишь в скалистом краю! — То всадник, сияющий, победоносный, Что ищет в горах гробовую змею…

Он зрит пепелищ непроглядные кляксы, Он гневен и скоро даст волю копью. А змей притаился, зелёный, как баксы, И с жалом, бессильным в открытом бою.

Георгий, змея та уж слишком большая! Георгий, себя пожалей и семью!… Подумай, земля эта вроде чужая. Кому уважать непреклонность твою?

Но маревом жарким ущелия дышат, Российские души от горя храня, Георгий молчит и как будто не слышит, В зелёный туман направляя коня.

Наверное, кроме гуманитарной и военной помощи, россияне ещё и тем могут помочь своим братьям, что молятся святому Георгию или святому Хета-гу. Или просто милосердию и здравомыслию, которые, верю, ещё остались на земле, чтобы поскорее они восторжествовали и прекратился бы братоубийственный кошмар.

'Мы, дети страшных лет России, забыть не в силах ничего', — написал когда-то великий поэт Александр Блок. Но именно в такие страшные годы, в такие дни и решалась судьба нашей страны. Это остро ощущал большой русский поэт, живший после Блока, в ещё более грозную эпоху — Дмитрий Кедрин. А его дочери Светлане Кедриной, писательнице, поэтессе, оригинальному художнику-аппликатору по призванию, человеку, посвятившему всю свою жизнь делу увековечения памяти своего отца, популяризации его творчества, довелось, как и всем нам, пережить новое 'страшное' время — эпоху разгрома и распада нашей Державы, проклятое время начала 90-х годов. Развал СССР открыл ловким и бесчестным людям безграничные возможности для обогащения, но простому народу великая катастрофа принесла только горе и страдание. Эта мысль ясно звучит на страницах дневников, которые мы предлагаем вниманию наших читателей, посвящая эту публикацию 75-летию Светланы Дмитриевны Кедриной, родившейся 1 марта 1934 года.

СВЕТЛАНА КЕДРИНА

'ВЕРНИТЕ НАМ СОЦИАЛИЗМ'

Из дневников начала 90-х годов

В те дни решалась общая судьба,

Моя судьба, твоя судьба, Россия… Дмитрий Кедрин

7 ноября 1991 г. 'На каждом человеке лежит отблеск истории', — прочитала я у Юрия Трифонова, и эти мои дневниковые записи, кажется мне, подтверждают эту мысль.

Никогда не думала, что в моей жизни снова, как в 1941-1942 годах, появятся очереди за продуктами, номера на ладони, только написанные не химическим карандашом, предварительно послюнённым, а шариковой ручкой, что нужно будет вставать чуть свет и занимать очередь перед магазином, а потом ходить и проверять её, чтобы тебя признали, захотели впустить в крепко спаянный, человек к человеку, монолит. А если долго где-то ходишь, то могут и сказать: 'Иди, иди, милая, гуляй. Видать, не очень-то тебе и нужно масло'. Ты будешь стоять как громом поражённая, но не сможешь разжалобить эту очередь — монолит.

Никогда не думала, что снова испытаю чувство голода, буду мечтать выпить стакан сладкого чая или достать после долгой беготни килограмм вожделенной чечевицы.

9 ноября 1991 г. Когда в восемь часов начинают пускать людей в магазин, сначала открыта лишь одна половина двери: мощный поток людей не даёт открыть вторую. Я видела, как в дверях упал старичок и, к счастью, какой-то сильный человек закрыл проём двери своей могучей спиной, и старичок успел подняться, иначе толпа бы его затоптала.

Люди остервенело рвутся к прилавкам, у всех безумные глаза, плотно сжатые губы, все пихают друг друга и обзывают бранными словами. Огромная разъярённая толпа ревёт и мечется, не каждому дано выдержать её натиск. Попадая в её водоворот, забываешь, кто ты, что ты, и вместе со всеми рвёшься к прилавку — там вожделенное сливочное масло, колбаса и яйца.

В ноябре ажиотаж достиг своего апогея: людям все уши прожужжали по радио и телевидению про 'либерализацию цен'. Теперь целью многих стало желание 'ухватить' по прежней цене хоть что-нибудь, сделать хоть какой-нибудь запас.

Влетаешь в магазин, видишь очередь, находишь её конец. Что продают, никто не знает, все спрашивают друг у друга: 'А что там? Кто знает, за чем стоим?' Наконец проходящий мимо человек говорит: 'Баранки!' Я и рядом стоящая женщина одновременно рассмеялись: ни ей, ни мне баранки не нужны.

Некоторые люди целые дни проводят в магазине: авось что-нибудь 'выкинут'. Они или сидят на ящиках, или подпирают стены. И порой 'выкидывают'. Сейчас же возникает очередь, и люди 'пишутся' — ставят номера на ладонях. Я невольно вспоминаю стихотворение моего отца, поэта Дмитрия Кедрина:

Рассвет — осенней ночи глуше, Какая мрачная пора! На нас, как на кабаньих тушах, Чернилом пишут номера.

Мы стерпим! Что нам эти муки: Толкучка, непогодь и тьма? Мы целый день не моем руки, Чтоб как-нибудь не смыть клейма.

В Писанье сказано: 'И паки Блуждающим в кромешной мгле Антихрист будет ставить знаки На грешных дланях и челе'.

Это написано в ноябре 1941-го, а сейчас — ноябрь 1991-го, а как похоже, неужели это правда, что в истории всё повторяется?

Тогда, в 41-м, всё было понятно и оправданно — шла война. Помню, люди молча и терпеливо чуть свет занимали очередь у сельпо. Когда наступила зима, по очереди бегали домой греться. Все ждали гнедую лошадёнку, которая должна была показаться на шоссе: она везла долгожданный фургон с хлебом. Когда кто-нибудь из ребят первым замечал лошадь, он восторженно кричал: 'Везут, везут!' Люди выстраивались в очередь, проверяли номер на ладони, на месте ли карточка, и ещё долго и безропотно ждали, пока продавщица примет товар, наденет белый фартук на телогрейку, приготовит ножницы, чтобы отрезать талоны. Та очередь и эта, нынешняя — это небо и земля, потому что сейчас нет войны, а есть только неразбериха, хаос, безответственность властей, неумение руководить, думать о народе и предвидеть будущее. Поэтому и волнуется народ, и клянёт власть, и, в который уже раз, пытается выжить и сохранить детей.

Мы теперь даже мечтаем о карточках, которые бы отоваривались, что упростило бы дело.

Сегодня по телевизору сказали, что 'либерализация цен' будет с 15 декабря, а деньги в сберкассе 'заморозят', будут выдавать только пенсии.

Я с ужасом жду 15 декабря: ведь у нас только две пенсии — моя и моего мужа Георгия (200 руб. и 300 руб.), а цены вырастут в три раза. Дочь Наташа беременная, на её мужа надежда маленькая. Не оставляет