цифр: и по сей день всегда лично подписываю все счета в моей парижской штаб-квартире, перепроверяю каждую циферку... А теперь я расскажу вам прелюбопытную историю, произошедшую со мной в военные годы. Хотите верьте, хотите — нет! Один мой знакомый пользовался услугами гадалки, практиковавшей в Виши, курортном городке, известном своими лечебными водами. Заглянул к ворожее и я. Она долго колдовала вокруг моей ладони, смотрела в хрустальный шар, раскладывала карты Таро, а потом выгнала меня, так ничего толком не сказав. Сколько я ни пытался от колдуньи чего-либо путного добиться на предмет моего будущего, ничего не получалось. И вот, уже собравшись отправиться в поисках счастья в Париж, я случайно встретил гадалку на улице. Пифия сама подошла ко мне, словно прочитав мои намерения: «Простите, месье, что я так грубо обошлась с вами. Но то, что я прочла по вашей линии жизни, столь невероятно... Сколько я ни занимаюсь моим ремеслом, никогда не встречала более везучего и удачливого человека, чем вы. Жизнь ваша пойдет по восходящей, и весь мир будет носить вас на руках до самой вашей смерти». На прощание гадалка вложила мне в руку записку. Там были указаны два имени и адрес в Париже: 82, улица Фобур-Сент-Оноре.
— Да-да. Одна фамилия в записке была Вальтенер, другая — Пакен. «Пакен» назван в честь Жанны Пакен, легендарного кутюрье первой половины двадцатого века. Этот модный дом был одним из центров от-кутюр Парижа. Туда-то, как утверждала гадалка, и должен был меня ввести некто по фамилии Вальтенер. Фантастика какая-то!.. Но это я осознаю сегодня, по прошествии многих десятилетий с того памятного дня. А тогда мне, двадцатилетнему, все казалось в порядке вещей. Приехав в Париж, которого я совершенно не знал, я почти ощупью направился в поисках заветного дома по улице Фобур-Сент-Оноре. Дошел до какой-то красивой улицы, окруженной солидными, как французы говорят, буржуазными домами, и, потеряв надежду добрести до нужного адреса, спросил у первого попавшегося прохожего, где дом под номером 82. «Да вот же он! — указал мне пожилой господин в шляпе. — А кого вы там ищете?» Не чувствуя подвоха, ответил: «Я приехал к моему другу, месье Вальтенеру». О ужас! «Вы — лжец или мошенник, молодой человек, — отрезал прохожий. — Моя фамилия Вальтенер, и я вас вижу в первый раз». Не буду входить в детали, как мне все- таки удалось тогда убедить моего благодетеля в чистоте моих намерений. Главное — результат: Вальтенер, и в самом деле оказавшийся фигурой влиятельной, привел меня к «Пакену». Все остальное было делом техники. Мои эскизы понравились французским художникам по одежде (слова «дизайнер» тогда и в помине не существовало), и я вскоре стал настоящим парижанином.
— Диор взял меня на самую незначительную должность — я был раскройщиком, — но очень быстро он почувствовал мой творческий потенциал и, когда начал работать самостоятельно, приблизил к себе. «Мой маленький Пьер» — так Кристиан называл меня. По большому счету я месье Диору весьма благодарен. Он не мешал мне расти, развивать мои идеи. Я видел, что платья, предлагаемые женщинам Диором и Эльзой Скиапарелли, в чьем модном доме я тоже одно время работал, непрактичны, вычурны и претенциозны. Придя в ресторан в таком наряде, женщина была вынуждена занимать сразу два стула, не говоря уже о том, чтобы проехаться в нем в метро или полететь в самолете. Автомобили становились все меньше, а платья у Диора — все больше... Я был первым, кто объявил: «Долой от-кутюр, роскошь для избранных! Да здравствует прет-а-порте, мода для всех!»
К тому же благодаря Диору я попал в мир кино. В 1945 году Жан Кокто принялся снимать «Красавицу и чудовище», и я стал в этой картине, сделавшейся сегодня мировой хрестоматийной классикой, художником по костюмам. Моим товарищем по работе оказался Кристиан Берар, великий театральный художник, многому научивший меня.
— О, Жан Маре был моим хорошим другом!.. Как жаль, что его нет сейчас с нами... Наверняка он рассказал вам историю о том, как в первые дни съемок «Красавицы и чудовища» Кокто захотел примерить костюмы, созданные для Маре, а он уехал в Швейцарию. И тогда Жан Кокто заметил меня: «У этого парня такая же фигура, как у Маре. Он вполне мог бы стать дублером Жана». Все кончилось тем, что на мне начали примерять костюмы для Маре. Мы быстро сдружились с Кокто. После триумфа «Красавицы и чудовища» я работал вместе с ним и в других его картинах. В том числе и в таком великом фильме, как «Орфей». Ах, какие это были прекрасные годы! Как мы только не чудили: Кокто, Маре, Берар и я... Весь ночной Париж был наш.
— Это чистая правда. И у меня, и у Маре жизнь всегда была настолько насыщенной и разнообразной, что на праздное мельтешение в физкультурном зале или на механическое плавание в бассейне времени не оставалось. Убежден, главная сила человека кроется в нашей внутренней энергии. Постоянный деловой тренинг, чем, по сути дела, и является интересная работа, сопряженная с переменой занятий, лучшая замена гимнастическим упражнениям. Болезни? Я отгоняю их прочь, приказываю моему телу не замечать боли. К тому же я никогда не курил и практически не употребляю алкоголя. Конечно, могу продегустировать бокал шампанского под моим брендом, но пить спиртное — нет, увольте! Это не для меня.
— Я всегда ощущал себя человеком кино, театра, балета. Зря, что ли, я учился в Париже на знаменитых актерских курсах «Симон»? Как художник по костюмам я работал с самыми великими режиссерами, скажем, с Лукино Висконти. Но сам в кино я снялся лишь один раз. Это было в середине семидесятых. Картина называлась «Жоанна Франческа». Я играл в ней посла Бразилии, и моей партнершей была Жанна Моро... Впрочем, это произошло гораздо позже моих дебютов в кино и требует отдельного рассказа. А пока я вышел из-под опеки Диора и начал собственное дело. Первое время разрабатывал театральные костюмы. Весьма успешно, надо сказать. Неспроста моими клиентами были многие тогдашние парижские звезды: Морис Шевалье, Мистингетт, Жан Маре... Однако амбиции мои шли куда дальше изготовления сценических туалетов для певцов и актеров. Я хотел создавать предметы роскоши, доступные для всех. Первая же моя коллекция — так называемые платья-шары — стала в 1953 году оглушительным успехом. А в 57-м меня приняли в Синдикат высокой моды после представления полной коллекции одежды из 120 моделей, оригинальность которой поразила всех. Да, когда-то я был самым молодым французским кутюрье, а теперь считаюсь патриархом... Истинный успех выражается не в привилегиях, предоставляемых человеку по мере его продвижения по карьерной лестнице, а в широкой народной популярности. Сегодня каждый человек на Земле, включая папуасов и эскимосов, непременно имеет у себя что-нибудь с брендом Кардена.
— В первый раз я побывал в Советском Союзе в 1963-м. Честно говоря, мне давно хотелось понять, что такое коммунистический рай, о котором столь много говорили и писали французские коммунисты, среди которых были такие замечательные люди, как Луи Арагон, Эльза Триоле, Пабло Пикассо... Но идти в посольство СССР за визой я боялся: чего только не придумают против модного художника эти красные комиссары?! Помогла моя хорошая знакомая знаменитая художница Надя Леже. Уроженка Белоруссии, вдова великого мастера живописи Фернана Леже, она по сути дела подарила мне входной билет на огромное советское культурное пространство. Во-первых, пошла вместе со мной за визой в посольство на улицу Гренелль. Там нас принял сам посол Сергей Виноградов, обласкал и сразу выдал визу. А во-вторых, Надя Леже организовала мою встречу в Москве с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой. После этого высокого рандеву мое пребывание в Москве — ясное дело — пошло как по маслу. Но меня поразила мрачность коммунистической столицы, боязнь людей общаться с иностранцами, серость толпы на улицах... В общем, я с радостью вернулся в мой проклятый большевиками парижский «капиталистический ад». Но такова уж ваша страна, что побывавший в ней хотя бы раз не может не захотеть вернуться туда. Я начал
