Мы развелись и Оля взяла назад свою девичью фамилию, - ей не нравилось, когда все спрашивали у неё: 'А какая у вас нация?'.
Развод отмечать на Останкинской башне не стали, ну, а дома выпили втроём прилично. Моню на радостях развезло больше всех, и он стал требовать, чтобы сегодня Оля легла с ним. Я не возражал. Но Оля огрела его, как и меня раньше, гегелевской 'Феноменологией духа' по голове, отчего Моня мгновенно поумнел и улёгся на узкую тахту. Ну, а мы с Олей, по привычке - на наше брачное ложе.
Моня взял отпуск за несколько лет (он все последние годы не брал отпусков, гулял неделю-другую, просто не являясь на работу), и они уезжали на целый квартал - июнь, июль, август! Мне сказали, что будут звонить и рассказывать, где и как они отдыхают.
Я проводил 'мою семью' на поезд, отправляющийся с Курского вокзала, мы ещё выпили в их двухместном купе (видать, подхалтурили прилично!), и грустный пошёл домой. Время было дневное, но я выпил, и делами заниматься не мог. Сижу так дома у телефона, брошенный молодой женой, которая, не стыдясь меня, уехала на море с любовником, и от мыслей этих чуть не плачу.
- Лора? - задумываюсь я, сняв трубку, - нет, там уже всё кончено! Галка с Нинкой? - хорошо бы, да воспоминания страшные - охота ещё один инсульт заработать? Тамара 'маленькая'? - нет после всего, что произошло, мне туда хода нет. А почему именно 'маленькая'? Почему не обычная, то есть мамонтовская Тамара Ивановна. Тут даже в Курск ехать не надо!
Звоню во ВНИИторгмаш, с замиранием сердца жду ответа. И вдруг родной, низкий, необычайно красивый и сексуальный голос спрашивает: 'Вам кого?'.
- Томуля, ты простишь меня? - как можно жалобнее пролепетал я.
- Нолик, Ноличка! (она так иногда меня называла) - радостно прокричал голос на том конце провода, - да нечего нам прощать друг другу! Все хороши - кого не вороши! Где встретимся?
- Давай на Таганке, у входа в театр. Но ты не бойся, я тебя туда не поведу, там поблизости другой театр есть - двух актёров! - ответил я ей загадкой.
Договорились на пять вечера. Я сбегал в магазин, принёс чего надо. Прибрал брачное ложе, да и вообще в квартире. Потом уже вспомнил, что этого нельзя делать, пока уехавшие не доберутся до места. А если бы они во Владивосток поехали бы, то что, неделю сидеть в грязи? - разозлился я и решил, что все эти приметы - туфта. Но оказалось, что не совсем.
Стою я у театра на Таганке и размышляю - что за лапшу повесить на уши Тамаре. А потом решил - говорить только правду, ведь я же не профессиональный лгун. Тем более Тамара - свой человек, она всё поймёт и простит!
И вот из дверей метро выскакивает улыбающаяся Тамара и близорукими глазами в очках ищет меня. Я машу ей рукой, она перебегает дорогу, и мы встречаемся. Целую её, и ощущаю далёкий знакомый запах волос, кожи, вкус губ. Это же всё моё, родное! Это её голос - один из миллионов! Почему же моей женой была не она, а другая?
Странная штука - жизнь: человек предполагает, а Господь располагает! Вот я был законным мужем совершенно другой женщины, а теперь она катит в поезде с моим лучшим другом! Но тут я вспомнил признание 'моего лучшего друга' Мони о совращении его Тамарой Ивановной и вернулся на Землю.
А на земле, на моей родной Таганской земле, рядом со мной - моя самая большая любовь! И мы бодрой походкой зашагали к Дровяным переулкам, где находился мой, заметьте, мой дом!
Тамара с интересом наблюдала, куда это я её веду, но вопросов не задавала. Но когда я открыл ключом входную дверь и впустил её в просторную квартиру, она не удержалась и спросила: 'Чья это квартира?'
- Моя! - гордо ответил я.
Тамара молча включила свет и стала осматривать помещение. Внимательно посмотрела на широченную кровать в алькове, на рисунки, висящие на стенах. Фотографии не было ни одной, а рисунков - много. Здесь же не фотограф живёт, а художник! Рисунки были карандашом и пастелью; а изображён на них был один и тот же человек - я. В задумчивой позе, в плавках и со штангой, с рюмкой вина, а также замечательный динамичный рисунок, где я пляшу лезгинку с кинжалом в зубах под музыку Мони. Сам Моня с невероятно хитрой улыбкой и копной рыжих волос, как рыжий Мефистофель, играет на пианино дикую мелодию. А я уж под неё выплясываю! Всё, как и имело место быть в жизни!
Тамара, конечно же, узнала Моню, и удивлённо спросила, кто всё это рисовал.
- Художника приглашали, - уклончиво ответил я, - Водкина-Опохмелидзе по фамилии.
- А не Сутрапьяна или Стограммовича? - продолжила Тамара, хорошо зная притчу про хмельные фамилии, - а может, японца Токанава-Тояма?
Тамара осмотрела большую кухню, ванну в которой поместился бы сам 'дядя Стёпа', а заодно и умылась.
- Соловья баснями не кормят! - провозгласила Тамара, садясь за стол на кухне, - наливай, если есть что!
- Ты забыла украинского художника Наливайко, - напомнил я, разливая вино по стаканам.
- За любовь после брака! - провозгласил я, и выпил свой стакан.
Тамара отпила свой стакан и недоумённо спросила: 'Ты что, ещё второй раз не женился?'
- Обижаешь, я уже и со второй женой успел развестись! И вот, живу здесь, работаю в вузе в Москве.
- А я ещё не развелась! - вздохнула Тамара, - и я, в свою очередь, прикусил язык.
- За кем же ты замужем, за Бусей? - высказал я единственно возможный вариант.
- Держи карман пошире! - евреи со своими жёнами не разводятся, - за Лёшей-алкашом я замужем. Помнишь такого?
Я аж рот раскрыл от удивления.
- Чего удивляешься? Ты, что ли, сам по большой любви женился? Тогда почему так быстро развёлся? Да и вообще, может ли у тебя быть настоящая любовь к кому-нибудь, кроме меня?
- Нэт, нэ можэт, нэ за что! - переходя на кавказский говорок, решительно выпалил я.
- Вот и ладушки, - примирительно сказала Тамара, - мне тоже надоело в Мамонтовке жить и в туалет зимой за сто метров бегать! А так я вот разведусь, как ты, и квартиру в Москве получу. Потому, что наш с Лёшей дом на снос назначен!
- Тогда пьём за любовь до брака, имея в виду нашу с тобой большую любовь и, возможно, брак в будущем! - поправился я.
- Тогда компромиссный тост - за любовь вместо брака! - предложила Тамара, и мы дружно выпили.
Посидели мы неплохо, а потом отлично полежали на широком, нашем с Олей брачном ложе.
Вечером позвонил Ося, как обычно по научным вопросам. В разговоре с Осей мне в голову пришла практичная мысль. Я спросил Осю о его планах на лето. Он, конечно же, ответил вопросом на вопрос: 'А что?'.
- А ничего, хочу поехать с подругой летом в Киев, жилья не найдётся?
- Для вас - всегда пожалуйста! - обрадовался Ося, - летом я в Москве - осенью защита диссертации! Вы зайдите к родителям, они выдадут вам ключ от моей квартиры, я им позвоню. Вы - мой лучший благодетель и друг, родители молятся на вас!
Тамара была рада моему предложению съездить в Киев, она оказывается, там никогда не была. Мы с ней жили на Таганке до начала июля, а когда я вышел в отпуск, то мы поездом выехали в Киев. Нас приветливо встретили родители Оси (он, конечно же, сказал, что Тамара - моя жена), и выдали ключи от квартиры Оси.
Время мы в Киеве провели отлично. Побывали в Лавре, со страхом ходили по её подземным ходам с размещёнными там мощами святых. Были в знаменитой Владимирской церкви, расписанной Васнецовым, где на главных вратах изображён князь Владимир в плаще с орнаментом в виде множества свастик. Купались и загорали на Днепре в любимом мной Гидропарке и жарили шашлыки в Колыбе. А ещё - тренировались на стендах, воздвигнутых самодельщиками на берегу Венецианской протоки за мостом. Про эти стенды потом, уже без Володи Соловьёва, мы снимали очередную передачу 'Это вы можете'.
И, конечно же, посетили знаменитые 'Курени' - ресторан на берегу Днепра, где мы сидели в курене с высокой конической соломенной крышей и смотрели на Днепр.
Так вот, посидев в этом курене за одним столом с парой, возможно тоже выдающей себя за супругов, мы познакомились настолько близко, что покинули ресторан, обменявшись партнёрами.
