Выпуская книгу на бумаге, издатель всегда рискует. Неоправданно низкий тираж в случае внезапного успеха может потребовать экстренных (а значит, недешевых) допечаток — железо, как известно, следует ковать, пока горячо. Завышенный тираж, напротив, рискует на несколько лет залежаться на складе или не разойтись совсем, что тоже влечет за собой издержки. Да и вообще производство бумажной книги — дело недешевое и трудоемкое, требующее участия многих специалистов: полиграфистов, транспортников, работников складов, книготорговцев... Если же еще подумать, сколько безвинных елочек в нашем экологически неблагополучном мире гибнет ради создания книг, многим из которых предстоит банально превратиться в макулатуру, так и не попав в руки читателя, становится по-настоящему обидно. И, поверьте, издателю с книгопродавцом эта картина нравится ничуть не больше, чем нам с вами. Кто же, как вы думаете, оплачивает их недовольство? Конечно, читатель — все потенциальные риски, а также вполне реальные расходы закладываются в розничную цену книги.
Теперь предлагаю взглянуть на книгу электронную. Конечно, расходы на ее подготовку к изданию — перевод, редактуру, корректуру, верстку — остаются прежними. Однако из цепочки производства и доставки потребителю исключается сразу несколько звеньев, причем наиболее затратных. Книга становится в разы дешевле («Пиджин-инглиш» стоит в розницу меньше ста рублей), издательские риски снижаются, а елочки продолжают зеленеть. «Но как же шорох страниц, как же запах свежей типографской краски, как же все эти милые сентиментальные ритуалы, связанные с чтением?» — запричитают читатели-консерваторы. Так вот (и это, пожалуй, очень хорошая новость), им не о чем волноваться. Выпуская электронную книгу раньше, чем книгу традиционную, издатели вовсе не ставят на бумаге крест. Электронная книга становится удобным маркетинговым и рекламным инструментом, позволяющим просчитать, какой тираж бумажной книги может оказаться востребованным и где его лучше распространять. Более того, многие люди, прочитав роман в электронном виде, потом приобретут его же, но уже на бумаге: в подарок друзьям или просто «чтоб на полке стоял». Одним словом, модель, с которой сегодня экспериментируют издатели, в ближайшие годы имеет все шансы стать общепринятой — уж слишком очевидны ее преимущества. И единственное, что может отсрочить ее окончательное и немедленное торжество, — это сравнительно невысокий уровень развития Интернета в России.
Попили нашей крови / Парадокс
Попили нашей крови
/ Парадокс
Древние рукописи доказывают: Русь — родина вампиров. Сначала мы им поклонялись, а потом просто стали их уважать
После того как в 1992 году на экраны вышел фильм Фрэнсиса Форда Копполы «Дракула» по роману Брэма Стокера, в обществе проснулся какой-то нездоровый интерес к вампирам. О них стали писать книги, издавать энциклопедии, снимать все новые и новые фильмы. Ажиотаж не утихает по сей день. Чего стоит одна только сага «Сумерки» о любви земной девушки и вампира. А домохозяйки рыдают над сериалом «Дневники вампира», рассказывающим о любви двух братьев-вурдалаков к простой школьнице. Вампиры стали подлинными героями нашего времени, а вот из какого времени они родом, доподлинно неизвестно. К неожиданным выводам пришел доктор филологических наук, профессор Российского государственного гуманитарного университета Михаил Одесский, когда решил докопаться до корней самого понятия «вампир». Первые упоминания об этих полумифических существах, как доказывает ученый, встречаются именно в славянской культуре. Значит ли это, что у вампиров русские корни?
От упыря до вампира
Пожалуй, самое первое упоминание в мировой культуре о некоем вампироподобном существе встречается в памятнике древнерусской письменности — «Послесловии» к «Толкованию на книги пророческие». Сохранилось оно в рукописях XV века, но, как следует из самого текста, оригинал был написан в XI веке. Как отмечает изучивший текст профессор Михаил Одесский, любопытно прежде всего само имя переписчика — «Азъ попъ Оупирь Лихыи». Переводя на современный русский язык — Упырь Лихой. Имя явно загадочное и далеко не подобающее служителям церкви, которые в те времена и являлись переписчиками. Конечно, трудно предположить, что монах Упырь Лихой был кровопийцей. Но откуда пошло такое странное имя? «Имя для монаха вполне нормальное, к тому же в древности широко пользовались прозвищами, — поясняет Михаил Одесский. — Они обычно происходили не от хороших свойств человека, а от негативных или смешных. И потому вполне могло быть, что монаху дали имя Упыря Лихого, характеризуя его как человека неробкого десятка». Правда, слово «лихыи» в те времена обозначало еще и разные формы зла, вплоть до того, что таким эпитетом награждали самого сатану.
А шведский славист Андерс Шеберг и вовсе предложил отбросить бесовщину и утверждал, что Упырь Лихой был на самом деле шведским рунорезцем по имени Upir Ofeg, который вполне мог оказаться в свите Ингегерд — дочери шведского короля, ставшей женой Ярослава Мудрого. И тогда получается, что в транслитерации Упырь — это имя рунорезца Эпира, а Лихой — перевод его прозвища...
Есть версия, что слово «упырь» носило бранный оттенок. Сохранилось «Послание в Кирилло- Белозерский монастырь» Ивана Грозного. Известный своим «тонким» чувством юмора и любивший ерничать над подданными государь на этот раз сетовал на испорченность нравов бояр, которые приняли постриг и побывали в монастыре: «А сей и платья не знает, не токмо жительства. Или бесова для сына Иоанна Шереметева? Или дурака для и упиря Хабарова?» Здесь интересен инфернальный контекст. «Упирь» фигурирует рядом с «бесовым сыном».
В определенном контексте древние литературные памятники действительно могут свидетельствовать об инфернальном, потустороннем значении слова «упырь». Отсюда возникает предположение, что упырям поклонялись, как божествам. И тогда прозвище переписчика Упыря Лихого — это лишь указание на его избранность, приближенность к высшим силам. Вот, например, в «Слове святого Григория» (список второй половины XV — начала XVI веков) есть вставки об истории славянского язычества. В частности, говорится следующее: «Преже Перуна бога ихъ, а преже того клали требу упирем и берегинямъ». Снова эти «упири» — упыри, которым, судя по древнему тексту, приносили жертвы во время языческих богослужений. О том, кто такие упыри и берегини, напрямую в тексте не говорится, так же как и о том, что за жертвы им приносились. Предполагается, что берегинями могли быть положительные, добрые божества или существа, ведь слова «берег», «беречь», «оберегать» вызывали и раньше, и сегодня исключительно положительные ассоциации. Можно предположить, что в противовес им упыри были существами злыми. А жертвы им приносились по одной простой причине — таким образом люди пытались их умилостивить. Впрочем, есть еще одна версия — упыри могли быть духами предков, то есть не олицетворять собой ни зло, ни добро.
«Логика такая: упырь — это мертвец, мертвец — это предок, то есть речь, по всей вероятности, идет о поклонении умершим предкам», — поясняет Михаил Одесский. Еще в XIX веке знаменитый филолог- славист Измаил Срезневский рассматривал вопрос об изначальном в язычестве «догмате о едином, верховном Боге, родоначальнике всех других божеств». Исследователь говорил о трех периодах русского язычества: период обожания Перуна был последним, период поклонения «роду и рожаницам» ему предшествующим, а древнейшим — период поклонения упырям и берегиням. «Срезневский приводит
