честный старик и непременно отдаст. Ты поняла меня?
— Мама, мама! — кричал мальчишка, бегущий почти рядом с Леной. — Мама, ты письма Синявиным пиши, они мне перешлют. Я уйду куда-нибудь, мама!
— Слышу, слышу! — кричал глухой старик, который, наверное, ничего не слышал.
— Лена, слушай внимательно, это очень важная вещь! Я должен открыть тебе одну тайну, страшно важную тайну. Ты поняла, Лена?
— Да, да, Коля, поняла.
— Слушай внимательно. Ты дочь того самого человека, о котором мы вчера с тобой говорили.
— Какого, какого человека?
— Только не называй фамилию! Я тебе объясню. Того, о котором песню на пароходе пели. О котором ты меня спрашивала. Только не называй фамилию. Ты поняла?
— Бабушка! — кричал мальчик, шедший рядом с Колей. — Бабушка, если я там маму увижу, мы с нею вместе тикать будем. Ты жди.
— Да, да, — отвечала бегущая рядом с Леной старуха, — я жду, я дождусь!
— Я ничего не поняла! — кричала Лена. — Мой папа ведь учитель.
— Нет, нет, это дедушка выдумал, чтобы ты не проболталась… Ты меня понимаешь? Будь осторожна, молчи об этом.
— Девчатам скажи — пусть не забывают меня! — кричала подруге подруга.
— И не думай об этом, никогда не забудем! — отвечала подруга подруге.
— Коля, Коля, я боюсь!.. Коленька, милый, ты убеги как-нибудь! — Лена теперь ревела вовсю и кулаками вытирала слезы.
— Я постараюсь, но ты не надейся. Лена, помни: иди к старику Бугаеву. Он добрый, он тебя к дедушке отведёт.
Офицеру, шедшему впереди, видимо, надоел шум. Повернувшись к солдатам, он скомандовал, и они вскинули автоматы. Несколько солдат отделились от цепи и пошли на людей, бежавших за караваном. Старики и старухи, девочки, мальчики, матери и отцы, деды и бабушки, дочери и сыновья кричали и продолжали рваться к близким, которых они видели последний раз. Но солдаты подняли автоматы и направили их на толпу. Толпа шарахнулась в сторону. Затрещали выстрелы… И вдруг солдаты упали. Они лежали на земле, выпустив автоматы из рук, а выстрелы продолжали трещать. Офицер повернулся и хотел что-то крикнуть, но зашатался, упал, и фуражка, слетев с его головы, покатилась по дороге.
— Ложись! — крикнул кто-то, и Лена увидела возле дерева, росшего у самой обочины, невысокого парнишку в чёрной сатиновой рубашке. — Ложись! — кричал он. — Ай, какие непонятные! Ложись, а то пуля потревожить может.
Лена так растерялась, что даже не испугалась и стояла не двигаясь. Но тут какая-то старушка, видимо опытная в боевых делах, так толкнула её, что она упала в канаву. И сразу же несколько человек прыгнули через неё. Она видела только их сапоги.
Застрочили автоматы, взорвалась граната, какая-то женщина завизжала. Потом над канавой наклонился невысокий человек и сказал:
— Можете вылезать, граждане! Попался, который кусался.
Все это произошло так быстро, что Лена не сразу пришла в себя. Только когда Коля подбежал к ней, счастливый, сияющий, и, обхватив её за плечи, громко поцеловал, она всхлипнула и вытерла нос рукой.
— Коленька! — сказала она и ещё раз всхлипнула.
На дороге лежали трупы тех самых равнодушных солдат, которые так лениво слушали крики и плач угоняемых. И великолепный, величественный офицер, шедший впереди, лежал лицом вниз, и вид у него был совсем не величественный. Освобождённые растерянно толпились на дороге, плакали, улыбались или удивлённо оглядывались вокруг. И снова выскочил молодой парнишка и закричал:
— Живо, живо, за мной!
Потом пожилой человек с усами деловито крикнул:
— Автоматы забрали?
— Забрали, — ответили ему.
— В заслоне остаётся Сидоренко. Сидоренко, будешь ждать час. Понятно?
— Понятно, — ответил Сидоренко.
И все — женщины, дети, старики — быстро пошли в лес за молодым парнишкой, который шагал впереди, указывая дорогу, и иногда, оглядываясь назад, кричал:
— Быстрее, быстрее, товарищи! Небось когда фашисты вели, так шагали как следует, а как свои, так идут точно дохлые мухи.
Он кричал это очень сердитым голосом, а потом вдруг начинал смеяться громко и весело. Смеялся он не потому, что ему было смешно. Просто он радовался, что удалось столько народу освободить.
Глава четырнадцатая
Сначала шли по ясно намеченной широкой лесной тропе. Шли быстро, и партизаны все время торопили отстающих. Родители и дети, мужья и жены, братья и сестры, уже приготовившиеся к долгой, а может и вечной, разлуке, радовались так, как будто бы снова встретились. Одни без конца разговаривали, вспоминая все подробности освобождения, другие, наоборот, молча смотрели друг на друга и не могли насмотреться.
Чем дальше, тем лес становился глуше. Тропинка, теперь уже узенькая, полузаросшая травой, вилась между тесно растущими деревьями. Шли гуськом. Через час человек пятьдесят отделились и ушли в сторону. Освобождённых должны были разместить в нескольких пунктах. Ещё через час отделилась вторая группа.
Теперь вместе с Леной и Колей шли только три старухи, два старика и хромая девушка. Командовал тот самый весёлый парень, который вёл их с самого начала. Он, покрикивая, торопил свою команду и очень огорчался, что они так медленно двигаются. Впереди ковыляла хромая девушка, оказавшаяся неплохим ходоком, за нею шли три старухи, за ними два старика и позади всех Коля и Лена.
Шли все довольно медленно, но Лена шла ещё медленнее других и все время отставала. Она никакого внимания не обращала ни на покрикивания проводника, ни на Колины уговоры.
— Мы так отстанем, — говорил Коля, — иди немного быстрей.
— Не могу, — мрачно отвечала Лена и как будто нарочно ещё замедляла шаг.
— Не отстава-ай, — весело кричал проводник, — поторапливайся!
Хромая девушка ускорила шаг, и старички, приободрившись, поспешили за нею. Только на Лену слова проводника не произвели ни малейшего впечатления. Она шла медленно, не торопясь и с каждым шагом все больше отставала от остальных. Коля взял её за руку.
— Пойдём догоним их, а то, честное слово, потеряться можно.
Лена раздражённо вырвала руку.
— Пусть! Догоняй, а я не буду.
Проводник скрылся за поворотом тропинки. За ним энергично ковыляла хромая девушка. Лена шагала по-прежнему медленно, не обращая внимания на то, что расстояние между ней и остальными все увеличивается. Лицо у неё было недовольное и хмурое.
— Я хочу есть, — вдруг заговорила она.
Коля никогда не слышал, чтобы она говорила таким злым и капризным тоном.
— Ты-то небось поел в деревне! Почему ты мне не принёс хлеба?
Коля даже растерялся. Он не мог поверить, что это Лена так говорит с ним.
— Ты же знаешь, — пробормотал он, — что я хлеб оставил для тебя в деревне. Я не понимаю, как это ты такое говоришь!
Лена передёрнула плечами. Уже и старухи скрылись за поворотом. Только спины двух стариков виднелись ещё впереди.
— Да, — заговорила она зло и плаксиво, — ты небось и поел и спал в доме. А я в лесу спала. Ты думаешь, это хорошо? Да?
Эти слова были так нелепы, тон был так несвойствен Лене, что Коля даже не рассердился.
— Брось, Лена, дуться! — сказал он весело. — Хочешь, я расскажу тебе что-нибудь? Про генерала
