— Кто у Лернера дома, кроме него, — спросил Олег.
— Нет никого и он сам не приезжал, — ответил казах. Он лжет, — сказал Олег Борзову, нужно подняться.
Дубликат ключей, быстро, крикнул он лейтенанту казаху, но тот промычал, что не знает никаких дубликатов. Но Олег знал, что спрашивал. У дежурных, обслуживающих дома местной элиты, хранились на всякий случай дубликаты ключей, так как обитатели дома имели по несколько квартир в городе и не всегда ночевали в одном месте, а вдруг пожар, протечка воды и т. д.
Олег коротким ударом рукоятки пистолета по скуле сбил лейтенанта с ног. Моментально появились ключи. Пристегнув казаха наручниками к трубе отопления и вырвав на всякий случай телефонный провод, хотя связь и была отключена, вес ринулись на третий этаж к квартире Лернера. Когда после ряда звонков ответа не поступило, они открыли дверь и ворвались в квартиру. Но она была пустой. Борзова прошил озноб, упустили. Осечка.
Лернер был очень важной фигурой. Они бросились вниз к дежурному и Олег, приставив пистолет к половому органу казаха, сказал:
— Если сейчас не скажешь, где Лернер, отстрелю тебе твое богатство, понял? — Лейтенант милиции, трясясь от страха, начал клясться, что не знает, что Лернер сегодня вообще не приезжал домой.
— А где он может быть? — быстро задал вопрос Олег.
— Не знаю, может, у любовницы, вы у шофера его спросите.
— А где живет шофер?
Казах порылся свободной рукой в журнале и показал запись с фамилией и адресом шофера. Олег быстро все записал. А лейтенант Щеглов уже приготовил одноразовый шприц и шагнул к казаху. Тот взмолился и упал на колени, думая, что его хотят отравить.
— Не бойся, глупый, никто тебя убивать не собирается, после укола просто заснешь часика на три- четыре и все, — сказал Щеглов лейтенанту и воткнул шприц ему в плечо через форменную одежду. Лейтенант медленно осел на пол. Его подняли и усадили за стол, вторую руку привязали к металлической ножке стола и заклеили рот пластырем. Это гарантировало от того, что когда он очухается, то не сможет поднять тревогу.
Все бросились в машину. Уже через тридцать пять минут они, захватив шофера, приближались к дому, где жила любовница Лернера.
А Семен Григорьевич Лернер тихо посапывал в это роковое для него утро, после обильного ужина и еще более обильных ласк. Утреннее блаженство было разрушено в одно мгновение грохотом выбитой двери.
Уже через сорок секунд он стоял голый перед Борзовым. Быстро дав ему одеться и предупредив его любовницу, что если она только пикнет, то попадет за решетку вместе с Семен Григорьевичем, они вывели его во двор и усадили в машину. Через пятнадцать минут Борзов вводил его в здание администрации области, в его родной кабинет. Сюда сейчас с разных концов города свозили всю воровскую элиту города и области…
В это время группа десантников капитана Воронина, блокирующая казармы казахской милиции, уже засела на исходных позициях. Перед центральным въездом в казармы, метрах в тридцати от торца здания был поставлен их грузовик с установленным на кабине крупнокалиберным пулеметом и гранатометом. Такая позиция создавала широкий сектор обстрела. У торцов казарм, перед забором, Воронин с десантниками сделали два укрепления из подсобных материалов и двух небольших бетонных плит, валявшихся рядом, которые они волоком подтащили машиной. В этих импровизированных укреплениях с одной стороны был поставлен пулемет, а с другой — второй гранатомет. В каждом из этих укреплений находилось по три десантника, три были на позиции в машине. Еще двое с Ворониным залегли за вентиляционным бетонным выступом в сорока метрах от входа и въезда в казармы. Оставшиеся двенадцать человек, включая отставных военных, он распределил на шесть двоек, по три двойки с каждой стороны забора, окружавшего казармы.
Капитан Воронин рассчитывал, что все обойдется без шума. Тем более, что уже было четыре часа пятьдесят пять минут, а значит, в аэропорту скоро начнут приземляться транспортники с основным десантом. Эту его мысль оборвала резкая сирена за забором, окружающим казармы. Зажглась вереница фонарей, очевидно от автономного питания, так как связь и свет были отключены.
— К бою, — крикнул Воронин, — недоумевая, откуда пришла беда. Он не мог знать, что арест начальника милиции Усть-Каменогорска засек его сосед, капитан Джакумов, который почти всю ночь не спал, мучился зубной болью. Случайно увидев в окно, как из дома вывели его начальника и усадили в машину люди в камуфляжной форме, он по сотовому телефону через резервный узел связи, известный в городе лишь десятку человек — двум властным чиновников и их близким, — а Джакумов был племянником жены министра МВД, позвонил в управление. Поскольку дежурный не отвечал, что уже было чрезвычайным событием, он и позвонил в расположение милицейских казарм.
Воронин по рации связался с полковником Авиловым и сообщил о поднятой тревоге и о том, что, видимо, придется принять бой. После этого он скомандовал своим, чтобы огонь открывали только после выстрела гранатомета с машины. А за оградой уже раздавался топот множества ног и урчание моторов грузовых машин. Шла погрузка в машины. В этот момент ворота открылись и показалась БМП — боевая машина пехоты, возглавлявшая колонну грузовиков. И тут же ахнул выстрел гранатомета. БМП вспыхнула, как факел, что вызвало страшный переполох в машинах, находившихся за БМП. Сразу же с двух сторон забора, окружавшего милицейские казармы, внутрь двора, где было скопление машин с милицией, полетели гранаты. За первым броском последовал второй бросок из двенадцати гранат. Внутри двора творился кромешный ад. Автоматными очередями мгновенно были перебиты все фонари, и ночь освещали только горевшие машины и казармы, да воздух вибрировал от предсмертных криков и стонов раненых и пулеметного огня десантников, сметавшего все живое, что появлялось у створа ворот казарм….
В пять часов десять минут на посадочную полосу Усть-Каменогорского аэропорта, уже полностью подконтрольного десантникам, приземлился первый транспортный самолет со ста восьмьюдесятью десантниками и боеприпасами, а другой самолет уже заходил на посадку.
Если бы был день, то из космоса можно было бы увидеть, что по железной дороге из Новосибирска и Барнаула в Павлодар, Семипалатинск, Усть-Каменогорск движется более десятка эшелонов. А всего из Астрахани, Оренбурга, Челябинска, Кургана, Омска, Новосибирска и Барнаула в сторону Казахстана и уже по его территории в это время двигалось семьдесят два эшелона с войсками, военной техникой и боеприпасами, продовольствием, теплой одеждой, строительными материалами… Казалось бы, что этим недоумкам надо было? Воспользовались разрушением Советского Союза, отделились и оттяпали от России ее исконные земли, с мощнейшими, по мировым меркам, гигантами тяжелой промышленности. Живи, твори и радуйся жизни. Так нет же. Начали изгонять русских со своей земли, из построенных ими городов и предприятий, разворовали и разрушили все, что только было возможным, ограбили и свой народ, оставив его без будущего. Не зря в Казахстане среди русских ходила поговорка: “Научили их есть ложкой и ссать стоя, теперь на нас брызги летят”. Но разве нужен такой раздрай простому народу? Ведь в войну и казах, и русский в одном окопе отстаивали свободу своей единой Родины. Нет, простому народу нечего делить. А вот как русским, так и казахским властным подонкам, вылупившимся из единой сионо-коммунистической номенклатуры, это было жизненно необходимо, ибо подлая система выработала у них стремление хапать все, что только можно хапнуть. Им было не понять, что они не умрут, как простые обычные люди, а сдохнут, уважаемые только такими же подонками и презираемые миллионами обворованных ими людей, и никакие миллиарды не спасут их от гниения и съедания червями в обычной земляной яме, независимо от того, что взгромоздят сверху их трупов…
Подполковник Борзов ввел уже бывшего акима области Лернера в теперь уже бывший его кабинет и отпустил сопровождавших его десантников.
— Господин Лернер, буду откровенен. Когда-то я относился к вопросам национальной принадлежности индифферентно, но после того, что сионократия сделала с Россией, я твердо убежден, таких как вы нужно уничтожать, как бешеных, ненасытных и алчных собак, со всей беспощадностью на всех континентах, а еще лучше сжигать, чтобы даже пепла не осталось. Везде, куда вы проникаете, там возникает рознь, кровь, коррупция, ложь и аферы. Вы не жалеете и свой еврейский народ, тех, кто не согласен с вашими
