Звзды были черны теперь, еще черне, чмъ небо, выступая на немъ чернильными пятнами.
Насталъ конецъ. На этотъ разъ онъ безвозвратно шелъ ко дну. Тло его стало свинцовымъ, и онъ опустился по отвсной линіи, увлеченный своими новыми башмаками. А въ то время, какъ онъ падалъ въ пучину съ разбитыми судами и объденными скелетами, въ его мозгу, все боле заволакиваемомъ густымъ туманомъ, все повторялись слова: — Отче нашъ… Отче иашъ… подлецы! мерзавцы! они бросили меня!
Двойной выстр?лъ
Открывая дверь своей хижины, Сенто замтилъ въ замочной скважин какую-то бумажку.
Это была анонимная записка, переполненная угрозами. Съ него требовали сорокъ дуро, которыя онъ долженъ былъ положить сегодня ночью въ хлбную печь напротивъ своей хижины.
Вся деревня была терроризирована этими разбойниками. Если кто-либо отказывался подчиниться подобнымъ требованіямі, его поля оказывались опустошенными, жатва погубленною, и могло даже статься, что онъ проснется въ полночь и едва успетъ бжать изъ-подъ рушившейся среди пламени соломенной крыши, задыхаясь отъ удушливаго дыма.
Гафарро, самый сильный и ловкій парень изъ деревни Русафа, поклялся обнаружить личность разбойниковъ и просиживалъ ночи напролетъ въ засад въ тростник или бродилъ по тропинкамъ съ ружьемъ въ рук. Но однажды утромъ его нашли въ канав съ пронизаннымъ пулями животомъ и отрубленною головою… Вотъ и разберите, кто это сдлалъ.
Даже въ валенсійскихъ газетахъ писалось о томъ, что происходило въ этой деревн, гд зпирались съ наступленіемъ ночи вс хижины, и воцарилась такого рода паника, что каждый искалъ только своего спасенія, забывая о сосдяхъ. И при всемъ этомъ дядя Батистъ, алькадъ даннаго узда въ округ, металъ громъ и молнію каждый разъ, какъ власти, уважавшія его, какъ силу во время выборовъ, говорили съ нимъ объ этомъ дл, и уврялъ, что его и его врнаго альгуасила Сигро вполн достаточно, чтобы справиться съ этою напастью.
Несмотря на это, Сенто не пришло въ голову обратиться къ алькаду. Къ чему? Онъ не желалъ выслушивать пустого хвастовства и вранья.
Достоврно было лишь то, что съ него требовали сорокъ дуро и, если онъ не положитъ ихъ въ хлбную печь, то сожгутъ его хижину, ту самую, на которую онъ смотрлъ уже, какъ на сына близкаго къ погибели. Стны этой хижины сверкали близною. Крыша была изъ почернвшей соломы съ крестиками на углахъ. Окна были выкрашены въ голубой цвтъ. Надъ входною дверью вился виноградъ, напоминая зеленыя жалюзи, сквозь которыя проникалъ солнечный свтъ, отливая яркимъ золотомъ. Кусты герани и лилій окаймляли жилище и охранялись тростниковой изгородью. А за старою смоковницею находилась хлбная печь, сложенная изъ глииы и кирпича, круглая и сплющенная, словно африканскій муравейникъ. Это было все достояніе, гнздо, гд укрывалось то, что онъ любилъ больше всего на свт — его жена, трое ребятишекъ, пара старыхъ лошадей, врныхъ товарищей въ ежедневной борьб за хлбъ, и блая съ рыжими пятнами корова, ходившая каждое утро по улицамъ города, гд она будила народъ печальнымъ звономъ бубенчиковъ, въ то время какъ изъ ея всегда полнаго вымени выдаивали молока на шесть реаловъ.
Сколько пришлось положить труда на обработку небольшого клочка земли, который вся семья, начиная съ прадда, орошала своимъ потомъ и кровью, чтобы сколотить пригоршню дуро, которые Сенто хранилъ въ горшечк, закопанномъ подъ кроватью! И онъ позволитъ вырвать у себя сорокъ дуро!.. Онъ былъ миролюбивъ; все деревня могла потдвердить это. Онъ ни съ кмъ не ссорился изъ за поливки полей, не ходилъ въ кабакъ; у него не было ружья, которымъ онъ могъ бы хвастаться. Единственнымъ его желаніемъ было много работать ради Пепеты и трехъ ребятишекъ. Но разъ хотятъ ограбить его, онъ суметъ защищаться. Господи Іисусе! Въ спокойствіи добродушнаго человка пробуждалось бшенство арабскихъ купцовъ, которые позволяютъ бедуинамъ избивать себя, но превращаются въ львовъ, какъ только коснутся ихъ имущества.
Видя, что ночь приближается, а онъ еще ничего не ршилъ, Сенто отправился за совтомъ къ ближайшему сосду, старику, который годился только на то, чтобы подбирать хворостъ съ дороги, но, судя по толкамъ, уложилъ въ молодости гнить въ землю двоихъ или троихъ человкъ.
Старикъ выслушалъ его, уставившись на толстую сигару, которую онъ свертывалъ своими дрожащими руками съ шелушившеюся кожею. Сенто былъ правъ, не желая разставаться съ деньгами. Пусть грабятъ на большихъ дорогахъ, какъ настоящіе мужчины, лицомъ къ лицу, рискуя своей шкурой. Ему семьдесятъ лтъ, ио пусть попробуютъ сунуть ему подобную записку. Посмотримъ, хватитъ ли у Сенто мужества защитить свое добро.
Спокойная твердость старика заразила Сенто, который почувствовалъ себя способнымъ на все ради защиты хлба своихъ дтей.
Старикъ съ такою торжественностью, точно это была величайшая святыня, вытащилъ изъ за двери семейное сокровище — пистонное ружье, похожее на мушкетонъ, и благоговйно погладилъ его источенный червями прикладъ.
Онъ самъ зарядилъ его, такъ какъ лучше уметъ обращаться съ этимъ другомъ. Дрожащія руки помолодли. Сюда вотъ онъ положитъ порохъ! Цлую пригоршню. Теперь порцію крупной дроби, пять или шесть дробинокъ; затмъ мелкую дробь, прямо не считая, и наконецъ остается только поплотне забить пыжъ. Если ружье не разорветъ отъ такого смертельнаго заряда, то это будетъ лишь милосердіемъ Божіимъ.
Вечеромъ Сенто сказалъ жен, что пришла его очередь для поливки полей, и все семейство поврило этому, улегшись рано спать.
Когда онъ вышелъ, хорошо заперевъ дверь хижины, то увидлъ при свт звздъ подъ смоковницею сильнаго старичка, который вкладывалъ пистонъ въ ружье.
Онъ дастъ Санто послдній урокъ, чтобы выстрлъ оказался мткимъ. Надо цлить въ отверстіе хлбной печи и спокойно ждать. Когда же они нагнутся, чтобы поискать деньги внутри печки… пали! Это было такъ просто, что ребенокъ могъ сдлать это.
По совту учителя Сенто растянулся среди кустовъ герани въ тни хижины. Тяжелое ружье покоилось въ тростниковой оград съ прицломъ, направленнымъ какъ разъ въ отверстіе хлбной печи. Выстрлъ не могъ не оказаться мткимъ. Надо только быть спокойнымъ и во время спустить курокъ. Прощай, парень! Ему самому подобныя вещи очень по вкусу, но у него есть внуки, и вообще такія дла лучше устраиваются однимъ человкомъ.
Старикъ осторожно удалился, какь человкъ, привыкшій бродить по роднымъ мстамъ, ожидая врага на каждой тропинк.
Сенто показалось, что онъ остался совсмъ одинъ въ мір, и что во всей безпредльной долин, колыхаемой втромъ, не было другихъ живыхъ существъ кром него и тхъ, что должны были придти. О, если бы они не приходили! Дуло ружья звенло на краю ограды отъ дрожи въ его рукахъ. Это былъ не холодъ, a страхъ. Что сказалъ бы старикъ, если бы былъ тутъ? Ноги Сенто касались хижины, и при мысли о томъ, что за этой глиняной стной спала его Пепета съ дтками, которыхъ хотли ограбить, и единственною защитою имъ служили его руки, бдный человкъ снова почувствовалъ себя дикимъ звремъ.
Какой-то звукъ прорзалъ пространство, какъ будто далеко, очень далеко проплъ съ высоты голосъ пвца. Это били часы на городской колокольн. Девять часовъ. Заскрипла телга, катившаяся гд-то далеко по дорог. Собаки лаяли, передавая свой лихорадочный вой со двора на дворъ, и кваканье лягушекъ въ ближайшей канав прерывалось бултыханьемъ въ воду жабъ и крысъ, прыгавшихъ туда съ береговъ, поросшихъ тростникомъ.
Сенто считалъ часы, бившіе на городской колокольн. Эго было единственное, что выводило его изъ состоянія сонливости и отупнія, въ которое повергала его неподвижность ожиданія. Одиннадцать часовъ! Неужели они не придутъ? Можетъ быть Господь Богъ растрогалъ ихъ сердца?
Лягушки замолкли вдругъ. По тропинк приближались два темныхъ существа, показавшихся Сенто огромными собаками. Они выпрямились. Это были люди, двигавшіеся согнувшись, почти на четверенькахъ.
— Они уже здсь, — прошепталъ Сенто, и челюсти его задрожали.
Эти двое мужчинъ оборачивались во вс стороны, словно опасаясь какой-нибудь неожиданности. Они подошли къ тростниковой оград, ссматривая ее, затмъ приблизились къ двери хижины, прижавшись ухомъ къ
