по-разному. Японцы могли остановиться не доходя до линии мин, тогда пришлось бы дожидаться вечера, когда они сходили с блокирующей линии, но при этом продвигались немного вперед. Но это вряд ли, им ведь нужно было держать в поле зрении сам проход, не такой уж и большой участок с которого это можно сделать. В конце концов и заграждение было выставлено с некоторым упреждением, но кто сказал, что удастся избежать ошибок. Они могли сразу напороться на заграждение и тогда русские моряки не успеют соскучиться. Это было наиболее вероятным. Они могли изменить место дрейфа расположившись ближе, как-никак а запас в милю у них имелся и они все еще оставались бы вне досягаемости русской артиллерии. И это пожалуй был бы самый реальный из вариантов избегнуть ловушки. В конце концов, они могли просто не появиться. А почему бы нет, кто им запретит? Опять же, на дежурство могли прислать броненосные крейсера, обладающие также немалой маневренностью и способные столь же эффективно контролировать обстановку в проходе, но эти гарантированно расположились бы ближе к крепости, так как не обладали той дальнобойностью артиллерии, как броненосцы. Одним словом одни вопросы и догадки.
Мысли, догадки, небывалое нервное напряжение. Челюсти сжаты, скулы сводит так, что кажется будто их скрутило в тугой узел, руки живут собственной жизнью, то теребя и оправляя мундир, хотя в этом нет никакой надобности, то извлекают платочек и помусолив его, возвращают на место, многие утирают пот, странно, вроде и не жарко, иные нервно курят, управляясь с папиросой в несколько нервных и глубоких затяжек. Одним словом, состояние у всех взвинченное. Матросы посматривают на офицеров, бледные как полотно, они прекрасно осознают что происходит, у командиров нервы на пределе, но вид решительный, что внушает уверенность и подчиненным. Кто-то крестится, вознося молитвы едва шевелящимися губами, кто остервенело протирает орудие, словно это какая медяшка и ее непременно нужно надраить до зеркального блеска. Наиболее крепкие деловито проверяют работу механизмов удовлетворенно кивая, мол хорошо, а чего нехорошего-то если все уже не по разу проверено.
Взгляд на часы. Пора бы уже этим аспидам и появиться. Время, в бога, в душу. Вот азиаты клятые, разве ж можно так издеваться-то над живыми людьми. Положено вам с рассветом выходить на позицию, так и неча приказы нарушать. Или не попали на заграждение? Так чего ж тогда, наши молчат. Сообщили бы, мол так и так, пришлепали япошки, стоят себе и наблюдают, промахнулись мимо мин, или не дошли до них. Хуже нет, чем ждать и не ведать что происходит. Нервы. Все на взводе. А и есть отчего. Атака намечалась самоубийственная. Средь бела дня, да по открытому месту идти в атаку на броненосцы и крейсера, не имея прикрытия калибром, в одиночку. Ну не считать же поддержкой четыре канонерки, пока они дошлепают до дистанции открытия огня в них вполне себе могут успеть дырок понаделать. Самим миноносцам тоже не поздоровится – минимум двадцать минут идти под обстрелом, пока выйдут на дистанцию минной атаки. Одно хотя бы успокаивает: нипочем японцам не успеть побить всех, многие все же прорвутся к ним вплотную, а тогда только держись. Вот только кто будет теми счастливчиками?
Наконец к командиру подходит телеграфист, теперь на всех кораблях установлен беспроволочный телеграф, понятно, что лучшие образцы на броненосцах и крейсерах, а сюда сбагрили, что поплоше, но и это уже великое дело. Командир резко отбрасывает в сторону только что прикуренную папиросу, решительно повел плечами, повертел шеей, звонко хрустнув позвонками.
— Ну наконец-то! Машина, самый полный вперед! Ну что православные, за веру, царя и отечество!
— Ура-а-а!!!
Пошли.
На Электрическом Утесе, как прозвали защитники крепости береговую батарею номер пятнадцать, за находящийся здесь самый мощный прожектор береговой обороны, а соответственно, и электрическую станцию, в этот предрассветный час царил ажиотаж. Казалось, все командование эскадрой сосредоточилось сейчас здесь. И чего они тут забыли? Командир батареи, капитан Степанов, который мог бесстрашно встать грудью против противника и не раз уже это проделывавший, не терявший головы в самые жуткие и отчаянные минуты, способный не только сам стойко переносить тяготы, но и увлечь за собой людей, при виде большого начальства тут же млел и впадал в тихую панику. Понятно, что командование по сути не его, но кто знает, чем все это обернется. Вот и сейчас он сопровождал адмирала Макарова, едва справляясь с внутренней дрожью. Он бы с удовольствием ушел куда подальше, да ведь не получится, как-никак он здесь хозяин и от сопровождения гостей никак не отвертеться.
Макаров довольно споро поднялся по ступеням на саму батарею и размашистым шагом, слегка вразвалочку, что присуще всем морякам, направился к брустверу, за которым открывался вид на морскую гладь. Часовой на батарее при виде адмирала и всей его свиты ничуть не растерялся, а следуя строго по уставу принял положение 'смирно'. Оно конечно пост и посторонним тут делать неча, но вон он командир батареи, пусть у него штаны преют, а наше дело маленькое. Вот кабы одни, тогда да, а так, ну его к ляду. Как только компания с большими погонами миновала его, часовой повернулся и зашагал к другому флангу батареи, тут уж как-нибудь и без него.
Заняв место откуда было удобнее всего наблюдать за происходящим, Макаров вскинул к глазам морской бинокль. Представители концерна расстарались с подношением, хороший бинокль, мощный, таких здесь раз-два и обчелся. Как пояснили Степану Осиповичу, линзы закупались в Германии, а уже здесь из них собирали различные оптические приборы. Вот только сейчас практически ничего не видно. Всю поверхность моря, расстилающуюся перед ним, заволокло рваными полосами тумана, так что особо и не рассмотришь, что там происходит. Впрочем, кое-что рассмотреть удалось, вон группа кораблей приняла вправо от прохода и медленно удаляется на запад вдоль Тигрового полуострова, а вон еще одна, эти движутся на юг. Вот они были, а вот уже их не видно, те словно растаяли в молоке тумана. Вскоре вновь появляются их смутные очертания, но уже подальше, а вот они видны ясно, вырвавшись из очередной белесой полосы, и практически тут же вновь ныряют в молочно-белую стену. Одни пропадают из виду, другие появляются, наконец не видно ни одного корабля.
Макаров стоит практически не двигаясь и не отводя от глаз бинокля, хотя рассмотреть толком ничего не получается. Казалось бы, сиди у себя в каюте, займись чем-нибудь, забот-то полным-полна коробочка. Но нет. Не усидеть. Слишком много поставлено на карту.
— Ваше превосходительство. — Степанов все же нашел в себе смелость обратиться к адмиралу. После доклада, там внизу у казарм, он не решался произнести больше ни слова.
— Слушаю вас, Николай Иванович. — О как! Нет понятно, что примерно два месяца назад Макаров посещал батарею, мало того, тогда же им был отдан приказ о передаче на батарею сотни десятидюймовых фугасных снарядов с броненосцев, но вот то, что его помнят по имени отчеству, Степанова сильно удивило.
— Согласно инструкции, при посещении батареи старшими начальниками, я обязан доложить по команде.
Ему никак не блажило, оказаться между молотом и наковальней, того, что между морским и сухопутным командованием идет беспрестанная грызня, не знал только самый ленивый в Порт-Артуре, как отреагирует на это посещение батареи командование крепостной артиллерией, а главное начальник Квантунского укрепленного района, было неясно, а потому, лучше уж перестраховаться.
Макаров ничего непонимающим взглядом посмотрел на капитана, чем вверг того в оцепенение, наконец командующий флотом полностью вынырнул из своих дум, осмыслил вопрос и добродушно улыбнувшись офицеру, ответил.
— Бог с вами, Николай Иванович, коли инструкция требует, исполняйте.
В следующую минуту он уже забыл о капитане и вновь прикипел взглядом к морю. Интересно, а что это замыслили морячки. Еще с ночи на батарею поступило сообщение, что на рассвете возможен выход кораблей, но к этому в общем-то уже привыкли. При Степане Осиповиче и броненосцы в гавани не застаивались, чего уж говорить о миноносцах. Опять же, время у них сейчас горячее, с тех пор как проход заперли, миноносники считай и в гавани не бывают, если только днем для бункеровки или ремонта, а так все время в море. Но обычно-то они выходили в ночь, а сейчас утро. Что-то будет?
Прошло три часа. Солнце окончательно утвердилось на горизонте, расправившись с последними клочками тумана и залив землю животворным теплом, от промозглости наблюдавшейся на рассвете, не осталось и следа. Тепло, но не жарко. Хорошо, одним словом.
