услышана. Для Вилдада все ясно и однозначно: судьба человека находится в прямой зависимости от его достоинств.
8:8–19 «Таковы пути всех забывающих Бога». Вилдад апеллирует к традиции предков (как и Елифаз в 5:27), поскольку его собственного опыта недостаточно, чтобы решить проблему страданий Иова. В двух сценах (11–13,14–19), каждая из которых завершается отдельным резюме, он показывает удел безбожников (черпая образы из мира природы) и выделяет главный вывод, что там, где есть наказание, должна быть и вина. В первой сцене изображен тростник, высыхающий без воды, — метафорический образ судьбы грешников. Во второй сцене говорится о доме паука, паутине, сплетаемой им, — метафора, подразумевающая неустойчивость и ненадежность безнравственного человека (14—15), а выдернутое с корнем растение — это не что иное, как образ гибели безбожника.
8:20–22 «Он еще наполнит смехом уста твои». Вилдад заканчивает речь на оптимистической ноте:
9:1 — 10:21 Третья речь Иова, где он признает, что не может заставить Бога быть справедливым
В этих главах напряженность усиливается. Здесь мы слышим отчаянную жалобу человека, загнанного в ловушку (9:15,20,27–31) и ощущающего свою абсолютную беспомощность и обреченность (9:3–4,14–20,30– 31). Иов прежде всего уверен, что забота, которой всю жизнь Бог окружал его, не была заботой о его благе, что таким образом Бог лишь следил за ним, чтобы обвинить при первой же возможности:
Тем не менее эта речь не простое повторение предыдущей. В ней Иов ставит вопрос о своем оправдании, то есть о том, что в конце концов он должен быть признан невиновным публично. Нет никакой надежды, считает он, оправдаться перед Богом (9:2), и эта безнадежность повергает его в мрачную бездну отчаяния (10:15–16). И это становится его позицией, от которой в данное время он не желает отказываться, а напротив, находит ее все более и более привлекательной по мере развития событий (ср.: 13:3–23; 16:18–21; 19:23–27; 23:2–14).
Иов не утверждает, что Бог несправедлив, но иногда эта мысль проскальзывает (9:16,20–22,24,30–31; 10:15). Он хочет сказать, что никто не сможет заставить Бога сделать что–либо, даже дать человеку оправдание, которого он заслуживает. Его страдание — это молчаливое свидетельство его ужасной греховности перед лицом соседей, ибо все они, как и его друзья, верят в доктрину возмездия, то есть в то, что страдания без вины не бывает. Оправдание, в котором так нуждается и которого так жаждет Иов, это не просто словесное признание его непорочности, но это восстановление его положения в обществе, исцеление его от болезни и возвращение его собственности.
9:2—13 «Но как оправдается человек пред Богом?» Вопрос Иова совсем не похож на вопрос Павла, спрашивающего о том, как
3 В этом стихе возникает картина судебного заседания, когда истец излагает обвинения, а ответчик выдвигает оборону из вопросов. Иов опасается, что, если бы он, образно говоря, привлек Бога к суду, то он, Иов, не смог бы противостоять ни одному из Его контрвопросов и аргументов.
9 Упомянутые здесь четыре созвездия не поддаются точной идентификации, но очевидно, что это самые величественные из существующих звезд. 13 Рахав или Раав
9:14—24 «Если бы я воззвал, и Он ответил мне, — я не поверил бы…» Иов воображает картину судебного заседания, куда он заставил прийти Бога, чтобы добиться от Него публичного вердикта «не виновен». Но это нереально, ибо где может смертный найти
9:25–35 «Он не человек, как я, чтоб… идти вместе с Ним на суд!» Теперь монолог обращен к Богу. Начав с размышлений о ничтожности дней своей жизни (25–26), Иов признает затем, что его страдания — это постоянное напоминание о том, что Бог все время видит его виновность (27–28) и будет осуждать его и дальше, чтобы он ни предпринимал для доказательства своей невиновности (29—31). Так что же ему остается делать? Он может запретить себе жаловаться на страдания (27), он может попытаться очиститься от предполагаемой вины, поклявшись в своей невиновности (28–31). Но ни один из этих шагов не обещает успеха, и Иов снова возвращается к мысли о судебных прениях с Богом (32–35).
32–35 Главная проблема, связанная с судебным разбирательством с Богом, состоит в том, что противостоящие стороны не равновелики (32). Иов нуждается в посреднике, который положил бы руку свою на обе стороны как жест примирения (или, возможно, как символ его власти над обоими противниками). Но такого судьи нет. Хорошо, говорит Иов, я буду сам вести судебный процесс. Но я страшусь начинать такой спор с Богом, если Он не пообещает перестать ужасать меня своею великою силой (34–35). И в главе 10 Иов произносит те слова, которые он хотел бы использовать (или скорее, которые он таки использует) в споре с Богом, в споре, который он рисует здесь в своем воображении.
10:1–22 «Буду говорить в горести души моей». Подобно большинству речей Иова и эта заканчивается страстным обращением его прямо к Богу. Ему недостаточно говорить
1—2 Иов намерен затеять законную судебную тяжбу с Богом. Как ответчик, он требует перечисления
3—7 Иов ставит три вопроса, размышляя о возможных причинах, побудивших Бога покарать его таким способом. Разве это выгодно Ему (3)? Разумеется, нет. Неужели «очи» Бога подобны глазам