холодильники. Комендант станции запротестовал, мотивируя тем, что нельзя разрывать эшелон и оставлять танки без охраны.
Когда эшелон прибыл в Тагил, теплушку вместе с танками на территорию завода не пустили, отцепили на станции Смычка и опечатали, а потом полтора месяца вызывали на допрос работников завода, сдавших деньги на покупку злополучных холодильников. К счастью, никакой крамолы в этом не нашли. Вот что может наделать одно угольное ведерко.
В начале февраля 1971 г., работая в НТК ГБТУ МО, я поехал в Забайкалье, где «объект 172М» испытывался в зимних условиях. Пошли в пробег. Температура ниже минус 40°С. Поле ровное, с перекатами. Скорость доходит до 65 км/ч. Ведет машину водитель-испытатель опытного цеха Михаил Болтинов. Вдруг одновременно с подполковником В.Н. Кузьминым – руководителем представительства заказчика в Нижнем Тагиле, сидящим на месте командира, мы увидели прямо по курсу большую яму и, быстро нырнув внутрь танка, приготовились к удару. Но удара не последовало, поскольку на большой скорости танк перескочил через нее. Я попросил остановиться. Вылезли, осмотрелись. Яма оказалась танковым капониром. На следующий день я попросил съездить к тому капониру и замерить его. Глубина капонира оказалась равной 1 м 90 см, а длина ямы составила 5,9 м. При этом танк пролетел капонир, преодолев в полете 8,5 м. Растеряйся Болтинов, притормози или поверни танк – нам не миновать бы гибели.
По результатам множества испытаний «объекта 172М» и доработок его конструкции коллективом КБ под руководством сменившего меня В.Н. Бенедиктова, он был принят на вооружение Советской Армии и стал называться «танк Т-72». Теперь этот танк известен во всем мире.
Власть переменилась
В начале ноября 1968 г. на бронетанковом полигоне проводилось совещание, на котором рассматривались различные варианты установки на «объект 172» зенитного пулемета. Наши представители считали целесообразным проектировать открытую установку, представители полигона – закрытую. Удалось отстоять наше предложение, и мы сразу же приступили к проектным работам. Работу развернули вовсю. Проектирование шло быстро. Но тут неожиданно приходит телеграмма за подписью Ж.Я. Котина, который к началу 1968 г. стал заместителем министра. В телеграмме предписывалось мне с бригадой конструкторов срочно прибыть в Москву для участия в совещании по зенитной установке «объекта 172».
Как правило, я ездил в командировки один, без помощников. На этот раз решил взять с собой ведущего конструктора Ю.А. Кипнис-Ковалева, участвовавшего в упомянутом выше совещании на полигоне. Прибыв в Министерство, узнаем, что Котина на месте нет, но имеется его распоряжение: Карцеву с бригадой прибыть в ГБТУ.
Приезжаем в ГБТУ. Заходим к председателю НТК ГБТУ генералу Радус-Зеньковичу. Я с вполне понятным возмущением спрашиваю его, чем вызвана необходимость нового совещания, если только неделю назад все было решено. Генерал промычал нечто невнятное и пригласил нас к начальнику танковых войск маршалу П.П. Полубоярову. Попросив нас подождать в приемной, генерал вошел в кабинет маршала. Пробыв там около часа, он вышел и попросил подождать еще...
Чтобы не терять времени, мы решили пообедать. Обедали наспех, думая, что опоздаем. Оказалось, наша торопливость была напрасной: генерал все еще совещался с маршалом. Прошло еще около полутора часов, время приближалось к 15 часам. Возмутившись бесплодным времяпровождением, звоню в Главк и спрашиваю, где сейчас находится Ж.Я. Котин. Мне отвечают, что, вероятно, в ЦК. Звоню в ЦК начальнику сектора В.И. Кутейникову и выясняю, нет ли у него Котина. Узнав, что его нет и там, возмущенно рассказал все, что с нами происходит и все, что я об этом думаю. Владимир Иванович выслушав меня, попросил завтра зайти к нему в ЦК, а сейчас подождать еще немного в приемной Полубоярова.
Не прошло и трех минут, как дверь маршальского кабинета раскрылась, из него вышел сам Полубояров и пригласил нас войти. Входим. Вижу, что маршал сильно взволнован: у него трясутся руки... Генерал Радус-Зенькович лихорадочно листает телефонный справочник «кремлевки». Найдя нужный номер, генерал набрал его на диске и тут же передал трубку маршалу. Полубояров взволнованным голосом сказал: «Владимир Иванович, Карцев уже у меня. Вы же знаете, – я никогда не заставляю конструкторов ждать, всегда принимаю их вне очереди...» Еще немного и невнятно сказав что-то Кутейникову, маршал с явным желанием угодить представителю партии своей оперативностью, положил трубку. Далее состоялся буквально такой разговор:
– Так что у вас за вопрос?
– Никакого вопроса у меня к вам нет, товарищ маршал.
– И у меня никакого.
– Тогда позвольте нам улететь домой. Непонятно только – зачем нас вызывали. До свидания...
Мы с Кипнис-Ковалевым встали и пошли к двери. Внезапно вслед нам маршал закричал: «Вернитесь! Я, кажется, знаю, по какому вопросу вас вызывали». Мы вернулись. Преодолев достаточно быстро неловкость, которую он было испытал от нелогичности своего поведения, маршал пригласил нас сесть и начал убеждать отказаться от разработки открытой зенитной установки и приступить к разработке закрытой. Я категорически возразил, мотивируя тем, что зенитная установка закрытого типа, стрельба из которой может вестись только с использованием оптического прицела, будет неэффективным оружием, поскольку угол поля зрения такого прицела значительно меньше, чем у открытого диоптрийного прицела. Закончили мы тем, что он уступил.
На другой день, когда я пришел к В.И. Кутейникову, он, смеясь, спросил: «Ну как, здорово я вчера припугнул маршала?» «Да...» – ответил я. С Кутейниковым мы были знакомы давно. Как заместитель главного инженера Главка в Министерстве оборонной промышленности он в декабре 1954 г. былу нас в командировке целый месяц. После этого мы периодически встречались по работе. В аппарат ЦК КПСС его назначили в 1957 г.
Начался разговор. Кутейников зашел издалека: расспросил о наших делах. Зная стиль его работы, я ждал главного. Поговорив еще немного на второстепенные темы, он неожиданно сказал: «Окунев подал заявление об освобождении его от занимаемой должности директора завода по состоянию здоровья. Вместо него представлены две кандидатуры: первый секретарь парткома Хромов Иван Владимирович и первый секретарь горкома Колбин Геннадий Васильевич. Что ты по этому поводу скажешь?» Я ответил: «Хромов не годится. Вы испортите жизнь ему и заводу. Насчет Колбина ответить затрудняюсь. Я его видел всего раза четыре на совещаниях и конференциях, но у руководителей заводов он пользуется авторитетом».
– Разве он не с вашего завода?
– Нет, он с металлургического комбината.
– А кого бы ты предложил?
– Я бы предложил Крутякова Ивана Федоровича. Он сейчас в Свердловске, работает начальником межобластной товарной конторы. До этого он был заместителем директора Уралвагонзавода по коммерческой части. Я его знал, когда он работал заместителем начальника цеха, начальником механического цеха. Самостоятельный, высокоорганизованный, интеллигентный человек. Хорошо говорит.
На этом наш разговор, по сути, закончился.
Приехав на завод, я, конечно же, никому о разговоре с Кутейниковым не сказал, а через три дня уехал в отпуск. Возвращаюсь из отпуска, мне говорят: «Власть переменилась:вместо Окунева директором завода назначен Крутяков...»
15 декабря 1968 г. к нам на завод приехал Ж.Я. Котин. В зале заседания заводоуправления состоялась процедура представления И.Ф. Крутякова. Окунева на этом заседании не было, и, выступая с представлением нового директора завода, заместитель министра ни слова не сказал о прежнем. Дело в том, что между Ж.Я. Котиным и И.В. Окуневым отношения не сложились. Став заместителем министра, Котин строил свои отношения с Окуневым на сухих, приказного тона реляциях, чего тот терпеть не мог.
Как-то Иван Васильевич рассказал мне, что он подал заявление об отставке не из-за болезни, а из-за
