(Напр.: «Кровью пахнет только кровь» — 1938. На самом деле гораздо раньше.) (Л. K. Чуковская, ВМ. Жирмунский. Из переписки (1966–1970.) Из кн.: Я всем прощение дарую. Стр. 398.)
* * * «ААА» — красиво. Минимализм, находка конца двадцатого века. Скорее всего, она об этом не думала. По существу же — это страшный крик, / младенческий, прискорбный, вой смертельный Бродского — это его наблюдение, его придумка. Тогда на это моды не было, а Ахматова ничего не начинала сама, подхватывала самые едва шелохнувшиеся веяния — и развивала. Конечно, могла проставить фальшивые даты — мол, знала, что такая мода придет: «Я всегда все знаю заранее, это мое несчастье» и пр. Однако никаких «ААА» в ранних подписях Ахматовой не встречается.
Женщина, неосмотрительно подписывающая свои первые стихи псевдонимом АННА Г. — до AAA не додумается. Эта случайная счастливая находка, ее имя — ей подарок. Как и красота, долгий век, география биографии. Но на все ей есть отпор (она заставила никого не обращать внимания):
на имя — Анна Г.,
на красоту — похожесть на бронтозавра,
на долгий век — сенильное расстройство личности,
на Царское Село — Большой фонтан.
То, что она усердно выдумывала, — ее знаменитая перечеркнутая прописная «А» — невдохновенный, тяжким усилием придуманный дизайн, вычурность, не имеющая никакого — ни графического, ни смыслового содержания.
Вырисованы «А» так, как все, что нарисовано рукой А.А., — несмело, неумело, настойчиво. Так она исправляла рисунок Тышлера, так она рисовала свой карандашный автопортрет — что-то вроде изобразительного манифеста, канона — визуального «опуса Аманды Хейт», чтобы впредь не отступали и не вольничали: полные поэзией прозрачные глаза, прямо ранний Илья Глазунов, нос — горбинкой, в профиль (сам портрет — анфас, но ведь на дворе двадцатый век, все так рисуют), губы — более полные, чем на самом деле, — чувственные, сексуальные — мы-то с вами насмотрелись на произведения инъекционной косметологии. Шея — ну лебедь, челка хорошо подстрижена, блестит (маска для волос, жидкий шелк, укладочный гель), небрежно, никак, вольным полетом руки художника едва обозначенная шаль вокруг плеч — это как полагается.
* * * Кстати, Берлины были еще в ее окружении… Наверное, ей было неприятно знать, что есть Берлин — не сэр, не иностранец, не causeur, не гость —…одаренные литераторы Политехнического института и Дома культуры «Трудовых резервов», среди которых выделялись самобытностью творчества Игорь Ефимов, Марина Рачко, Виктор Берлин, Виктор Соснора, Галина Прокопенко-Галахова. (Н. В. Королева. Анна Ахматова и ленинградская поэзия 1960-х годов. Стр. 118–119.)
Наверное, плохо было еще и то, что фамилия возлюбленной Бродского Марины Басмановой — Басманова. Зачем она ей! Вот бы Горенку такой наградить! Басмановой око во гневе — это от хроник Ивана Грозного — сама изысканная и флегматичная особа глазами, очевидно, сверкала нечасто.
Чеченская поэтесса Раиса Ахматова, такая же, как Анна Андреевна, делегат съездов и видный деятель литературы, — не беспокоила. Она сообщала какую-то невыдуманность ее собственному псевдониму.
* * * Российская Газета: Самое яркое впечатление об этом человеке?
Вячеслав Иванов: Если коротко, она была с искрой Божьей! И реально ощущала особенный характер того дара, который ей был дан.
То, что Анна Андреевна ОЩУЩАЛА, тем более «реально», может знать только она. Очевидно, имеется в виду то, что она РЕАЛЬНО давала почувствовать другим.
* * * Ахматова немного рассказывала о больнице, о том, как к ней внимательно относились. Я рассказала, что два дня назад была там, но уже не застала ее. Она удивилась, пошутила.
Потом: «Жаль, что напрасно ездили. Знаете, тогда запишу вас в число меня посетивших… Можно? Хорошо? Я записывала всех моих гостей. Москвичи шли ко мне просто валом, предъявляя московские паспорта. Запишу вас — вы будете пятьдесят девятая!»
Меня поразила и растрогала ее детскость! Детскость большой личности…»
И. Наппельбаум. Угол отражения. Стр. 109 Когда <…> ставили в кино горьковскую «Мать», никому не пришло в голову справиться, как в самом деле одевались участницы революционного движения того времени, и нарядили их в парижские модельки 60-х, кажется, годов. Очень интересно было бы посмотреть, как барышня в таком виде пришла бы агитировать рабочих и что бы они ей сказали. Я пробовала протестовать, но Алеша Баталов, который играл Павла, только рукой махнул: «Ну, это вы одна помните». Почему я одна? (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 338–339.) Поклонник Ахматовой великий режиссер Алексей Герман, благородный сын поклонника Ахматовой писателя Юрия Германа: Дорогая А.А. <…> В русской поэзии были Пушкин, Лермонтов, а теперь есть вы. (Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 338.) Никаких ошибок в костюмах своих героев не делает, очень тщательно одевает своих героев, очень тщательно выбирает, какие стаканы поставить им на стол и каким звуком дать дребезжать трамваю, но кадр за кадром уводит нас от этнографической робкой корректности в мир выдуманных лично им людей, чувств и историй. Собственно говоря, если б он захотел, он мог бы мистифицировать зрителя, нарочно вводя нереальные, тщательным образом выполненные детали — и зритель оставался бы в плену несуществующего, но реального, как собственная жизнь, мира.
Анне Ахматовой хотелось лишний раз показать, что она знакома с парижской модой (пусть даже за двадцать лет до своего рождения), — и она это показала.
* * * Мои прабабки, монгольские царевны…
Р. Орлова. Л. Копелев. Мы жили в Москве. Стр. 277 Ух ты.
* * * Вот так и Анна Ахматова после революции вдруг почувствовала себя хранительницей дворянской культуры и таких традиций, как светский этикет.
М. Гаспаров. Записи и выписки. Стр. 165 * * * Когда приезжал Стравинский, мадам написала мне. Она забыла, что мы не были знакомы.
Н. Готхарт. Двенадцать встреч с Анной Ахматовой. Вопросы литературы. 1997. № 2 * * * Набросок: Модильяни как-то очень хорошо говорил о путешествиях…» (Записные книжки» Стр. 524.) Как-то — это в один из многочисленных разговоров, происходивших в
