Ахматова тоже была деятельна в конце жизни. Собирала свои фотографии, где она получилась хорошо, статьи с упоминаниями о себе и воспоминания, вела учет контрафактным изданиям пятидесятилетней давности, описывала упадок современной поэзии и никчемность молодых поэтесс, пила, третировала поклонников, окружила себя молодыми мужчинами, с большим вкусом, который всегда у нее был, привлекла тех, кто ценил в ней ее образ — и по молодости лет не имел времени заглянуть поглубже. Работала — в найденной кем-то форме и найденной кем-то строфой выписывала собственную версию обстоятельств и шика своей жизни. Все умерли — она могла расставлять их как хотела… Бесконечно одними и теми же словами рассказывала незначительные истории из своей жизни или незначительные соображения по разным случаям, называя это будто бы с иронией — а как еще назвать?
Поэтому 600 миллионов китайцев, посчитанных Ахматовой, или японцев, или каких-то еще людей стремятся в бутик с черными буквами «СС» на белой вывеске — строгими, как обложка первого сборника Ахматовой — дизайн автора — а не к стене ахматовского плача. Мировая слава прошла мимо. Габриэль Шанель — это она Великая Мадемуазель.
Оставлю ее и только пожалею, что не получилось: не разгадали, не захотели, не смогли — сделать из Анны Ахматовой символ не того, чем она не была — великого поэта, великой души, — а олицетворение великой женственности не во внешнем ее проявлении. Женщина — не мать, не жена, не любовница, а вечно женственная суть и образ. Это тот феномен, который появился в двадцатом веке, разбившийся на множество кинозвезд, топ-моделей — выражающих тот же архетип вечной внешней женственности. Первоисточником, получившим мировую славу, которую она не там искала, могла бы быть Анна Ахматова.
Галина Вишневская по определению челки не носила.
Происхождение обеих прозаично. Ахматова придумывает татарскую княжну, монгольскую царевну, островных греков и великого князя Владимира Михайловича, а Вишневская прямо и даже по своей царственности без вызова пишет, что мать ее была цыганка.
О своем даре догадались рано. Трехлетняя Галя пела для гостей из-под покрытого скатертью стола — так казалось театральнее, волшебнее, поприще было намечено конкретное, Аня нашла огромный гриб —
Обе рано вышли замуж первый раз за коллегу по цеху, без большой любви. Расчет Галины был более простодушен — в артели для простоты производственного процесса легче быть замужем за собственным импресарио, Анны — стратегическим, на славу мужа работала потом всю жизнь, чтобы не подумали, что у нее не было самых роскошных вариантов в юности.
Обе были блокадницами
Ахматова звание это носит потому, что вовремя (неделей раньше) не успела сбежать, потом вывозили на специальном самолете, давали медали, блокадников в Ташкенте презирала, вернувшись в Ленинград и увидев не сцены античных трагедий, а грань, на которую можно поставить человека и даже столкнуть за нее, но смотреть на это (особенно с поджатыми губами) не подобает, — стала ненавидеть.
Вырвавшись из блокады, Ахматова отправилась с почетом в Ташкент, в свое бесславное «война все спишет», шестнадцатилетняя Галя Иванова — в зенитчицы. У Ахматовой возраст был действительно непризывной, но, странное дело, и в годы ее юности, во время Первой мировой, она тоже заслужила упреки в бездействии и трусоватости, обрамленной воинственными стихотворными призывами.
У Вишневской случилось горе — умер первый, в нищете и голоде рожденный ребенок, Ахматова для живого писала «Реквием» — не пропадать же таким редким эмоциогенерирующим ситуациям.
Обе перенесли туберкулез, Вишневская более достоверный.
Обе женщины были очень красивы, и обе использовали красоту по назначению, не закопали свой талант в землю.
Обе были царственны. Ахматову по-царски себя вести научили, она часто трусила и оглядывалась, как самозванка, была очень чувствительна к отпору, Вишневской — если б дать волю, она б запорола разбойников — за дело, конечно!
У Вишневской был реальный, влюбившийся, богатый и знаменитый муж,
Семейство Ростроповичей-Вишневских в расцвете лет и удачных карьер, когда на кону было слишком
