разном. О жизни. О долге. О сердце. О душе. О содранной с мяса коже. А Мария соглашалась, Мария возражала, Мария спорила.
А иногда они просто рассказывали друг другу о своих мирах.
— А я так хотела на ярмарке побывать, — поделилась несбывшимися мечтами Мари.
— Господи, какая ты еще девчонка… — прошептал голос.
— Там яблоки золотые, и…
Мари сглотнула. Живот свело.
— А ярмарка Портмода — это всем ярмаркам ярмарка! Одним словом — столица…
— Как? Как ты сказала? — спросил голос.
— Портмод, — вздохнула Мари. — Город такой. Столица наша. Ярмарка там. И темница, в которой я сижу.
— Портмод… — пробормотал голос. — Бог ты мой, какие рояли в наших дубравах… Так, слушай, Мари: оглядись по сторонам…
— Темно. Ничего не видно.
— На ощупь! Ищи щель в степень. Легкую вогнутость, неправильную шероховатость…
Мари не понимала, что от нее хочет голос, но повиновалась. На третий раз, обойдя кругом камеру, она нащупала, наконец, длинную щель в стене, почти незаметную — но пальцы у Мари были тонкие, чуткие, а еще она очень хотела выбраться. И верила голосу. И он не соврал.
— Надави… черт, не помню где… дави, короче! Это потайной выход… Мари, давай…
Прошло два или три часа, пока Мари удалось коснуться потайной пружины, и скользнуть в темный проход.
— Ты ангел или демон? — набравшись смелости, спросила Мари.
— Я?! Я — сумасшедший! — расхохотался голос. — Я бездарный писатель, несчастный графоман, счастливый от того, что с неба свалился банальнейший ход!
— Какой ход? — переспросила Мари.
— Сюжетный. Потайной, то есть, — поправился голос, и велел: — Не мешкай!
Скользя в темноте, Мари добралась до развилки. Впереди светлело, но сбоку… Мари могла поклясться, что из бокового прохода…
— Чего застыла? Давай вперед! — в голосе послышались панические нотки. — Бе-ги!
— Подожди, — прислушалась Мари. — Я что-то чувствую.
Касаясь рукой влажной, сырой стены, девушка осторожно пробралась в большой коридор, выскользнув через такую же потайную дверь. Сердце кольнуло: а вдруг отсюда она не откроется?
«Дура!» — заорал голос.
Но Мари его уже не слушала. Там, впереди, за решеткой, она скорее почувствовала, чем увидела сутану инквизитора. Мари замерла, как вкопанная. Что за… И Сезар, кажется, удивился, увидев Мари.
— Либо ты святая, либо и вправду ведьма, — пробормотал он.
— Сезар! Погоди, надо найти ключи…
— Что ты мелешь! Немедленно убирайся отсюда, услышат стражники! Где ты собираешься искать ключи?!
— Не знаю… — прошептала девушка.
Мари стиснула пальцы на решетке, с отчаянием глядя на гордого инквизитора. Он и здесь не потерял осанки и властного взгляда. Только показалось в неверном свете факелов, или и правда серебро блеснуло не только на груди, но и в волосах?
Сезар отошел вглубь камеры и посмотрел исподлобья.
— Именем Господа нашего, повелеваю тебе: иди!
— Сезар?..
— Изыди, ведьма! Уйди, идиотка!
Мари с обидой взглянула на инквизитора. В коридоре раздались шаги. Сезар быстро подошел к решетке и резко оторвал от нее побелевшие пальцы девушки, молча указав в темноту. И было в его взгляде столько власти, что Мари, глотая слезы, поплелась к потайному ходу.
VI
Он словно сам бежал по этому тайному ходу. Тело вспоминало сладкое ощущение ужаса, тело помнило этот коридор, и память помнила… Сердце колотилось как бешеное, и перед глазами сияло: Портмод! Портмод! Вспомнились детские годы, счастливые годы, годы до эпидемии — их, школьников, возили на Капицу, планетку с остатками памятников средневекового уклада регрессировавших колонистов. Впрочем, к тому времени, когда на Капицу начали возить экскурсии, средневековье осталось там только в музеях. Юный Станислав выбрал экскурсию по старой тюрьме, и этот ход… он назывался «ход ведьмы». По другим источникам, говорил экскурсовод, из каменного мешка сбежала не ведьма, а святая. Бренан уже не помнил точно, кто там сбежал, но вот теперь, из глубин подсознания выплыл этот ход, и услышанная когда-то история обрела жизнь в героях его книги…
А может, и не в героях книги. Станислав до корней волос был материалистом. Но… Нет, он властен над сюжетом, решил Бренар. Он приложит все усилия, чтобы его герои поступали так, как он желает! И на это была очень веская причина.
Та, сбежавшая из реальных подземелий Портмода, тоже была Мария. Но она погибла сразу после побега.
И, если все это была настоящая история… Зарычав в бессильной ярости, Бренар, сжав кулаки, рухнул на кровать. Обессиленный, издерганный, все нервы сжегший на этой сумасшедшей гонке по подземельям, он заснул сразу, коснувшись подушки. Ему снился больной с участка Мориса, потом казненный контрабандист, а больше ничего не снилось.
Мари, сидя у бабушкиного очага, лихо уписывала лепешки с медом, с маслом, с сыром… с чем накладывали, с тем и уписывала. Бабушка — та, которая не к ночи будь помянута, ворчала:
— Чем тебе оруженосец плох?
— Да не люблю я его!
— А рыцаря этого, подлеца-предателя, любишь, значит?
— А он не специально! У него другого выхода не было!
— Ой, дура, дура… неужели ж и я… — бабушка задумалась о чем-то, и в хижине понесло паленым.
— Ох, матушки! Горят!..
— Кто горит? Где? — встрепенулась Мари, и тут же обмякла, расслабившись: лепешки горят. Всего лишь лепешки.
Но есть больше не хотелось. Зато Мари вспомнила вопрос, который давно хотела задать бабуле:
— Бабушка, а может так быть, что один человек другого на расстоянии чувствует, и все мысли его знает, и разговаривать с ним может?
— Может, — вздохнула бабушка и опять о чем-то задумалась. — Вот, помнится, все мы с дедом твоим, упокой Господь его душеньку, как отлучится он из дома, в город ли, на охоту… подстрелили-таки браконьера! так я все чую, что с ним случается… и как сгинул он, сразу почуяла: словно мне в сердце, вот тут, кольнуло. Это когда люди сильно-сильно душой друг на друга похожи, как две половинки яблока, бывает. И найти такую половинку — большое счастье, небывалое…
— А если человек этот на небе живет?
— Ангел штоль? — удивилась бабушка.
— Ну вот и не ангел вроде, а иногда как даже и бес, но человек. И так далеко живет, что никогда, говорит, не встретиться нам…
— Лучше думай о своем рыцаре, — неожиданно оборвала бабушка, и отвернулась к лепешкам.
Стук в дверь раздался неожиданно, и у Мари упало сердце. В такой глуши… На пороге появились
