Наконец он оказался в полости – достаточно большой, чтобы там можно было свободно плавать, не задевая стенок. Он молча отпраздновал это событие, принявшись растягивать и сгибать руки, хлопать ими и махать ногами. Ничего более приятного он в тот момент не мог себе представить. С минуту Энакин не думал ни о чем, кроме этого бесхитростного удовольствия, но затем тьма, таившаяся в его сознании, напомнила ему, что, если пещера никуда не ведет, придеться лезть обратно наверх по той же ситовой штуке. Он достал светляка и велел ему ожить.
Показался Рапуунг, он плавал рядом и был похож на водную рептилию. За его головой Энакин увидел выходное отверстие трубы, пробитое в каменном своде, который изгибался вокруг них, образуя пещеру неопределенной величины. Энакин нашел направление силы тяжести и полез по склону вверх, держась одной рукой за его поверхность. Одновременно он тянулся наружу с помощью Силы, чувствуя, как вода медленно долбит камень, и находя скрытые резонаторы – полости, где царил воздух.
Энакин думал, что выбраться из трубы было счастьем. Но залезть на сырой камень, сорвать с себя гнуллит – это было безгранично приятнее. Он сидел на суше, мокрый и задыхающийся, а за его спиной вылезал из воды Вуа Рапуунг.
– Надеюсь, дело того стоит, – проворчал Рапуунг.
– Так и будет.
– Лечи свое оружие, и хорош прятаться в этой дыре.
– Сейчас приступаю, – сказал Энакин. – Но сначала, Вуа Рапуунг, расскажи мне кое о чем. Ты действительно считаешь, что знаки твоего позора – дело рук формовщицы? Что она сделала это, потому что ты отверг ее любовь?
– С кем ты разговаривал?
– Так говорят другие «отверженные». Они видели меня с тобой.
Лицо Рапуунга перекосилось, как будто он проглотил самую противную вещь в мире, но воин утвердительно дернул головой.
– Наша любовь была запрещена. Мы оба знали это. Сначала никого из нас это не волновало. Мы надеялись, что Йун-Тксиин и Йун-К'аа сжалятся над нами, пренебрегут гневом Йун-Йуужаня и дадут нам особое разрешение. Не знаю, какие глупости ты слышал, но раньше такие случаи бывали. – Его губы скривились. – С нами этого не произошло. Мы ошибались.
– И ты порвал с ней.
– Да. Любовь – это безумие. Когда рассудок начал возвращаться ко мне, я понял, что не могу нарушить волю богов. Я сказал ей об этом.
– И ей это не понравилось.
Рапуунг фыркнул.
– Она стала богохульствовать. Сказала, что никаких богов нет, что вера в них – это предрассудки и что мы вольны делать все, что захотим, пока мы сильны. – Воин отвел глаза. – Несмотря на ее ересь, я никому не собирался говорить о ее словах. Она не поверила. Она боялась, что я донесу на нее или что однажды наши запретные встречи привлекут внимание ее начальства. Она честолюбива, Межань Кваад. И злокозненна. Она сделала так, чтобы я выглядел как «отверженный», потому что знала, что тогда никто не поверит моим словам: все, что я скажу, будет принято за бред лунатика.
– Почему она просто не убила тебя? – спросил Энакин. – Почему не подсунула тебе какой-нибудь яд или смертельную заразу?
– Она слишком жестока для этого, – прорычал Рапуунг. – Она ни за что не даст мне освобождение в смерти, если может меня вместо этого унизить.
Его взгляд упал на светляка.
– Что еще говорили «отверженные»? Они назвали меня безумцем, да?
– Собственно говоря, да.
– Я не безумец.
Энакин тщательно продумал свой ответ.
– Мне это безразлично, – сказал он. – И твоя месть меня заботит не больше, чем тебя заботит Тахири. Но я должен знать, как далеко ты способен зайти. Ты говоришь, что примирился с тем, что я буду пользоваться световым мечом.
– Я сказал это.
– Я собираюсь починить его, как я тебе говорил. Чего я не упомянул – я собираюсь починить его, используя вот это.
Он продемонстрировал светляка.
Глаза йуужань-вонга вылезли из орбит:
– Ты хочешь привить живого слугу к своей машине?
– Световой меч – это не совсем машина.
– Он неживой.
– В определенном смысле – живой, – сказал Энакин.
– В определенном смысле экскременты – то же самое, что еда. На молекулярном уровне – может быть. Говори внятно.
– Чтоб было внятно, я должен рассказать тебе о Силе, а ты должен выслушать.
– Сила – это то, чем вы, джиидаи, убиваете, – сказал Рапуунг.
– Сила – это нечто гораздо болшее.
– Почему ты хочешь мне это объяснить?
– Потому что, когда я буду действовать световым мечом, я не хочу никаких сюрпризов, как тогда, когда я зажег огонь. Я хочу покончить с этим здесь и сейчас.
– Очень хорошо. Объясни мне вашу ересь.
– Ты видел, как я использую Силу. Ты должен признать, что она реальна.
– Я видел. Это могли быть трюки. Говори дальше.
– Сила порождается жизнью. Она связывает все на свете. Она во всем – в воде, в камне, в деревьях. Я – рыцарь-джедай. Мы рождаемся с предрасположенностью к Силе, со способностью чувствовать ее, направлять ее – охранять ее равновесие.
– Равновесие?
Энакин заколебался. Как объяснить слепому, что такое зрение?
– Сила – это свет и жизнь, но это также и тьма. И то, и другое необходимо, но их нужно держать в равновесии. В гармонии.
– Оставим в стороне глупость самой идеи, – сказал Рапуунг. – Ты говоришь, что вы, рыцари-джиидаи, поддерживаете это “равновесие”. Каким образом? Спасая своих товарищей? Убивая йуужань-вонгов? Что, борьба с моим народом приносит баланс в эту 'Силу'? Как это может быть, если ты сам признаешь, что мы в ней не существуем? Ты можешь двигать камни, но не можешь двигать меня.
– В чем-то ты прав, – согласился Энакин.
– Очень хорошо. Если ваше суеверие заставляет вас добиваться равновесия этой таинственной энергии, при чем здесь тогда йуужань-вонги? Каное вам до нас дело?
– Вы вторглись в нашу галактику, убиваете нас, отнимаете наши миры. И ты не ждешь от нас отпора?
– Я жду, что воины будут сражаться, принимать боль и смерть, петь окровавленными ртами песнь всеобщего убийства. Так поступают йуужань-вонги, и мы поступаем так, чтобы принести не равновесие, но истину. То, что ты рассказал – это вздор. Скажи мне: йуужань-вонги – часть этой “темной стороны”, о которой ты говоришь?
Энакин посмотрел ему в глаза.
– Думаю, да.
– Это тебе говорит твоя магическая Сила?
