матч — мастерство. Власть над мячом перерастает во власть над противником. Превыше всего этот мастер презирает штамп и очевидное развитие событий и больше всего ценит импровизацию, сопряженную с риском, остроконфликтные завязки и темп.
Говорят, что Маркаров не вышел ростом, что он на десять-двенадцать сантиметров ниже того идеального форварда, которого тренеры видят в мечтах. На это можно ответить лишь одним — будь Маркаров массивнее и тяжелее, он вряд ли смог бы показать всею, что он показывает на поле».
Маркарова взяли в Лондон, на чемпионат мира. Но там… Какое задание получил там Эдуард и что из этого вышло, я рассказал в одной из первых глав.
Прошло пять лет.
Человек «с таким ростом» стал играть в команде «Арарат». Новый тренер понял, как нужен динамичной восходящей команде подобный игрок, и пригласил его. Через несколько месяцев один обозреватель писал: «Можно подумать, что Маркаров всю свою жизнь провел в «Арарате», так слился с командой».
Первого июля 1973 года лидер чемпионата СССР «Арарат» играл в Москве с другим лидером «Динамо». Незадолго до того динамовцы по всем правилам положили на лопатки футболистов ЦСКА, находившихся на самом верху турнирной таблицы. Забили три гола, не пропустили ни одного и вышли на игру с ере ваннами, полные честолюбивых желаний.
За Маркаровым следили в четыре глаза. Он падал не то восемь, не то десять раз. Поднимался. Продолжал играть. Дождался своего мгновения! Мяч шел справа. Маркаров опередил, обманул, обыграл двух защитников и с лета послал такой мяч в ворота, что стадион застонал — от горя и восторга.
Когда в 1973 году «Арарат» выиграл звание чемпионата и Кубок СССР, я радовался не просто за молодую талантливую команду и ее первоклассного тренера Никиту Симоняна… Радовался и тому, что она помогла раскрыть редкий талант футболиста, в которого верил давно.
Месхи
Тбилисское «Динамо» проигрывало. Рослые невозмутимые защитники ташкентской команды держались стойко, форварды динамовцев были надежно прикрыты.
— Не кажется ли тебе, что задачи ташкентских защитников облегчены тем, что э… э… — Борис Пайчадзе подыскивал слово, — тем, что наши форварды стали похожи один на другого?
— Разве они похожи?
— Приглядись внимательнее. Стали какими-то откровенными, что ли? Даже с трибуны можно определить, кто в какой момент как себя поведет. Мы, кажется, начинаем постепенно забывать, что такое неожиданная ситуация, что такое обводка на скорости, наконец, что такое риск…
— …И что такое порох в атаке? — вспомнил я старый очерк о тбилисском «Динамо».
— Если хочешь, и порох. Вот игра, которой нужен свой Месхи…
До конца матча еще было время, а зрители начали покидать трибуны.
— Разве они виноваты? — Пайчадзе показал головой на уходивших. — И в других городах так. Можешь объяснить почему? Команды стали похожи друг на друга. Забьют гол, и готово — все вместе, как при аврале, в оборону. А у тех, кто нападает, кто мечтает забить свой гол, много желания, да не так уж много умения. Смотрю с трибуны на незнакомую команду — защитников запоминаю сразу. А форвардов по цвету волос да по номерам на майке.
— Потому, что похожи манерой?
— Потому, что похожи. Нет, это неправда, что из-за телевидения все меньше i ирода на стадионе.
Разговор как-то незаметно перешел на то, что такое похожесть и непохожесть в спорте и в жизни… Так ли уж это хорошо — «иметь свое лицо» и свой взгляд на вещи… И всегда ли удобен такой игрок тренеру… Легко ли ему живется?
— Должно быть, не всегда легко, — ответил Пайчадзе. И снова вспомнил Михаила Месхи.
У Месхи были черты, которые мы начинаем ценить тем выше, чем больше времени уходит с той поры, когда расстался с футболом левый крайний тбилисского «Динамо». Невольно вспоминаю переселения зрителей в перерывах между таймами на тбилисских стадионах — шли поближе к тому месту, где будет играть Месхи. Он выходил на поле словно бы для того, чтобы показать — вот как много скрыто в этом самом футболе, вот как непрост этот мяч и что можно делать с ним. Было в футбольном форварде что-то и от жонглера высшего класса, и от бесшабашного юнца-задиры, вышедшего погонять мяч в каком- нибудь кривом и тихом тбилисском переулке, и от мудрого бойца, который знает, как следят за каждым его движением и чего ждут от него.
Написать, что у него был мяч «как на ниточке»? О скольких уже писали так! Месхи ни на кого не похож. Он даже сам на себя бывал не похож.
Те матчи, в которых все с самого начала получалось, когда он вырастал в своих глазах, но превыше всего в глазах соперника, будут помниться, пока под горой Мтацминда останется хоть один ценитель футбола. Но разве не был о игр, в которых мы вдруг переставали узнавать Месхи — что стряслось с ним? — и старались оправдать его и говорили, что это человек настроения, что делать, бывают у него и взлеты, и спады, если бы все всегда одинаково безошибочно играли в футбол, было бы в нем еще больше нулевых ничьих, избавь нас от такой благодати!
С какой первой, если можно так сказать, ближней целью выходил он на каждую игру, что считал для себя главным в самом начале? Он считал своей принципиальной задачей огорошить и унизить прикрепленного к нему защитника. Выкинуть какую-нибудь хитрую штуку, оставить его за спиной, пусть тяжело дышит и ловит на себе осуждающие взгляды товарищей, играть он после этого будет хуже, чем может.
Иногда это получалось сразу. Иногда не сразу. Бывали матчи, когда это не получалось вообще.
Со стороны казалось: Месхи шел на рожон — делал вторую, третью попытку. И только тогда находил свою игру, когда, в конце концов, брал верх в этом бессловесном поединке. Во имя этой «его игры» ему прощали и зрители, и товарищи по команде, отучившиеся всплескивать руками, и тренеры — прощали то, чего не простили бы, наверное, никому другому.
Был в Ленинграде прекрасный, рано ушедший из жизни вратарь Виктор Набутов. Он признался как- то:
— Видишь ли, мне совсем не безразлично, как ко мне отнесется зритель: будет ли аплодировать или свистеть. И я с самого начала матча старался сделать его своим союзником — на каком бы поле игра ни проходила: на своем или чужом, в конце концов, хороший футбол ценят везде одинаково.
Бывало, Набутов в красивом броске брал не слишком трудный мяч, иногда ради красивой игры шел (так считали) на неоправданный риск. А делал-то он это для того, чтобы команда знала — игра у вратаря пошла, он чувствует себя уверенно — можем и мы играть уверенно, не слишком озираясь на тылы.
Для Месхи зрителя не существовало. Существовали только один или два (как бывало нередко) прикрепленных к нему защитника. Месхи имел в своем распоряжении такой арсенал приемов для победы над защитниками, какой имели немногие форварды.
В лаборатории фотокорреспондента газеты «Лело» Михаила Заргаряна, истинного профессора непростого репортерского дела (его и называли в Тбилиси «профессор»), висела панорама из шести кадров: «финт Месхи». Вот левый крайний идет на защитника с мячом, вот делает ложный выпад в сторону — противник бросается в ту же сторону, а Месхи подкручивает мяч, посылает его левой ногой из-под правой за спину защитника и, словно на вираже склонив тело, обходит его, имея открытый путь к воротам.
