процедуры, и диссертант без моего участия провернул все договоренности с ученым советом вплоть до назначения даты защиты. И вдруг, к моему крайнему удивлению, Голубеев обращается с просьбой разрешить ему выехать с полигона в Москву для защиты диссертации как раз в разгар подготовки системы «А» к первому пуску противоракеты по реальной баллистической цели, то есть к пуску, в котором методу трех дальностей предстояло впервые защищать себя не на бумаге, а в железках.
По логике диссертанта, он должен был бы сам позаботиться, чтобы его защита была проведена после этого пуска, что позволило бы ему выйти на защиту во всеоружии данных натурного полигонного эксперимента. К тому же подготовка к пуску, открывающему завершающий этап испытаний системы «А», была служебным и моральным долгом всех участников испытаний, который превыше всяких диссертаций.
Однако и здесь я не проявил административной твердости перед эгоистичной настырностью диссертанта, которую и я, и сослуживцы Голубеева расценили как бегство ради того, чтобы спешно, именно до решающего пуска, защитить диссертацию. Банальная причина этой спешки состояла в том, что диссертация Голубеева не была выстрадана, а досталась ему на дармовщину, поэтому он не прочувствовал ее суть и боялся, что результаты намечаемого пуска могут оказаться отрицательными для оценки метода трех дальностей, а значит, и для оценки диссертации. Он не верил в метод трех дальностей.
Надо сказать, что в это время я как-то впервые подумал, что в этой затее с дармовой диссертацией для Голубеева я сделал ему плохую услугу в воспитательном и морально-этическом аспекте. Но всю глубину моей ошибки в этой истории я осознал позднее, когда оказался объектом азартной травли, развязанной против меня всесильной кучкой чиновников из ЦК КПСС, министерства и военно-промышленной комиссии. Выслуживаясь перед ними и исполняя порученную ему роль в инсценированном заседании марионеточного партбюро, Голубеев сказал: «Я — ученик Григория Васильевича, но считаю своим партийным долгом заявить, что будет лучше, если Григорий Васильевич не будет работать в нашей организации».
Впрочем, тогда я уже привык воспринимать подобные вещи с чувством невозмутимого презрения, которого они заслуживают:
Но что поразительно: даже сейчас, много лет спустя, Голубеев при случайных встречах со мной спешит поздороваться, первым протягивая руку. Ему не приходит мысль, насколько это мне противно. А я каждый раз в таких случаях думаю: неужели опять не догадается, извиниться?
В промежутках между БРУЦами мы отрабатывали также радиолокационную проводку баллистических ракет по штатной схеме: станция дальнего обнаружения обнаруживает цель, ЭВМ по ее данным выдает целеуказания Радиолокаторам точного наведения (РТН), строит по Данным РТН траекторию цели, на которую должна наводиться противоракета. Потом в программу ЭВМ была Добавлена электронная модель противоракеты, и мы при проводках реальных целей «стреляли» по ним условными противоракетами. Этот режим мы называли БРУП: «баллистическая ракета — условная противоракета».
Во всех проводках и боевых работах системы «А» из двух вариантов станций дальнего обнаружения участвовала только станция «Дунай-2» главного конструктора Сосульникова Владимира Пантелеймоновича. С августа 1958 года велись пробные и настроечные проводки ракет Р-2, Р-5 и Р-12. В конце июня 1960 года была назначена первая совместная проводка станцией «Дунай-2» и тремя РТН.
Я знал, что на станции «Дунай-2» процесс сопровождения целей зависит от некоторых действий оператора, и очень опасался, что он может нас подвести. Не исключались и неисправности и разгильдяйство. Поэтому я решил подстраховаться: если по данным «Дуная» не будет целеуказаний на РТН, то ЭВМ должна выдавать целеуказания по условной (теоретической) цели с траекторией, соответствующей запущенной на нас ракете. В процессе проводки «Дунай-2» оправдал мои опасения.
В конце работы Сосульников начал по телефону извиняться и оправдываться, что сорвал нам работу, но еще более огорчился, когда узнал, что обошлись без него. Так или иначе, но в конце октября мы раздельно отработали оба режима: и БРУЦ и БРУП. Теперь можно было переходить к пускам реальных противоракет по реальным баллистическим ракетам. Первый такой пуск был назначен на 5 ноября 1960 года. Однако он оказался аварийным для ракеты Р-5, запущенной в качестве мишени.
Первая комплексная работа системы «А» с перехватом ракеты Р-5 противоракетой В-1000 прошла 24
