Лето 1946 года. Ленинград. Военный городок Академии связи. Воскресенье. У нас на квартире зазвонил телефон.
— Але, — робко ответила моя мама, еще не привыкшая к телефону. А в трубке прозвучало:
— Здравствуйте. Попросите, пожалуйста, Григория Васильевича.
— Он пошел с женой и сыном в Сосновку, будут через полтора часа, к обеду.
— Передайте, пожалуйста, что звонил Берия.
Мама уронила трубку. Что еще надо ему от ее сына? Мало ли им того, что забрали мужа?
Когда мы вернулись с прогулки, она с тревогой разглядывала меня, словно бы мысленно прощаясь с сыном. А сын, — почти так же, как в тот страшный день его отец, — говорит:
— До чего же стопаря захотелось после купания в этой холоднющей воде.
Мать поспешно достала припрятанную поллитровку из тех, что полагались мне по литерной карточке научного работника. После обеда нерешительно подсела ко мне, рассказала о телефонном звонке, спросила:
— Що ж це воно тепер будэ? Сам Берия тебе розшукуе…
— Успокойся, мамо: это звонил не сам, а его сын, слушатель академии. Я обещал принять у него досрочно экзамен, так как он уезжает в Москву. Мы договорились встретиться у меня дома, потому что сегодня выходной и все помещения на кафедре опечатаны.
Надо сказать, что учиться на открывшемся факультете радиолокации считалось престижным, и среди его слушателей были сыновья и даже дочери видных военачальников и полковников, состоявших при больших начальниках.
Мне особенно хорошо запомнились события, связанные с защитой дипломного проекта Сергеем Берия. Я получил приказание быть в назначенное время в помещении № 206 на нашей кафедре на совещании, которое будет проводить начальник академии. В этом помещении столы для лабораторной практики были плотно сдвинуты к одной стенке и аккуратно зачехлены. Посередине были два стола, составленные вместе как один стол, покрытый красным бархатом. Собравшиеся на совещание занимали места за этим столом и разглядывали развешанные на стенах ватманы со схемами и другими иллюстрациями к какому-то докладу.
— Итак, товарищи, все в сборе, и мы можем начинать, — сказал начальник академии. — Все здесь присутствующие назначены членами специальной государственной комиссии, предназначенной для рассмотрения и заслушивания защиты дипломного проекта инженер-капитана Берия Сергея Лаврентьевича. Пригласить инженер-капитана Берия.
Доклад Серго мне понравился. Речь шла о принципиально новой системе оружия, состоявшей из самолета-носителя и запускаемых с него самолетов-снарядов, наводимых по радио на морские корабли. На мой вопрос о фазирующем кольце Серго ответил, что это деталь, которую он сейчас не помнит. Других вопросов не было, и Серго, вяло повернувшись налево кругом, вышел из помещения. После этого начальник академии обратился к нам с речью:
— Товарищи, мы имеем дело не с обычным дипломным проектом и не с обыкновенным, а весьма талантливым выпускником нашей академии, которому мы будем иметь удовольствие присудить звание инженера по радиолокации. Нам следует особо высказать рекомендации о практическом воплощении доложенного проекта. Может быть, надо подумать о создании при нашей академии специального НИИ или КБ под руководством автора проекта.
— А что тут думать? Об этом мамином сыночке уже давно без нас все продумали и решили. И никакой он не талантливый. Разве не ясно, что проект ему писали, вероятно, десятки, если не добрая сотня специалистов? Короче говоря, давайте признаем проект выдающимся, выдадим автору диплом с отличием и на этом кончим всю эту комедию.
Это сказал генерал-майор инженерно-технической службы Н. С. Бесчастнов, автор одного из известнейших в те годы учебников по радиопередающим устройствам, начальник кафедры.
Наступило неловкое молчание. Все присутствующие старались, потупив очи, не смотреть друг на друга. Я и без того испытывал чувство неловкости, как инженер-капитан, случайно оказавшийся в обществе людей с высокими воинскими званиями. Теперь же это чувство заменил страх от того, что я стал свидетелем весьма рискованного высказывания, которое может иметь самые непредсказуемые последствия. Молчание прервал начальник академии:
— Мы все знаем, что Николай Сергеевич любит пошутить. Но в данном случае будем считать, что он неудачно пошутил.
Заседание комиссии закончилось вызовом дипломанта и объявлением ее решения с вручением ему диплома.
А через два-три месяца после «шутки» Бесчастнова в академии начались события, о связи которых с этой «шуткой» я боялся признаться даже самому себе. Бесчастнов был исключен из партии как бывший троцкист и уволен из армии без пенсии. Причем он долго не мог устроиться на работу, пока его не взял к себе в НИИ член-корреспондент АН СССР В. Н. Вологдин. Далее был арестован как чей-то шпион генерал, начальник кафедры телефонии, арестован полковник Кособоков — «английский шпион», передававший сведения англичанам при занятиях со слушателями на военных радиостанциях. Начальник кафедры военных радиостанций за притупление бдительности был исключен из партии и демобилизован. Был арестован полковник — преподаватель тактики авиации, оказавшийся «американским шпионом». Начальника академии вызвали в Москву, и никто не знал, что с ним.
Однажды, когда я был в Москве по делам своей докторской диссертации, начальник академии разыскал меня по телефону в Академии наук СССР и осторожно пригласил к себе в номер гостиницы «Москва». «Если вы, конечно, можете», — сказал генерал. У меня мелькнула мысль, что за генералом и за теми, кто приходит к нему, вероятно, следят, но я отмахнулся от нее и через полчаса уже был в неуютном номере, гостиницы, где он ждал решения своей участи. Константин Хрисанфович деликатно выспросил у меня, как прошло собрание партактива в академии, какие были выступления, что говорил о нем, Муравьеве, начальник политотдела. И сообщил мне, что ждет вызова в ЦК к самому Швернику, председателю КПК.
Уже вернувшись в Ленинград, я узнал, что Муравьеву в высоких инстанциях вынесли строгий приговор, он был снят с должности и уволен из армии за притупление бдительности и злоупотребление служебным положением при строительстве дачи на Карельском перешейке.
…Много лет спустя Константин Хрисанфович, ректор Ленинградского института инженеров связи, отдыхая в подмосковном санатории «Архангельское», тоже разыщет меня по телефону, и я приеду к нему на ЗИМе, прихватив с собой бутылку коньяку. Мы будем сидеть в номере санаторного люкса, вспоминая старые дела, и в номер, постучавшись, зайдет бывший мой сослуживец по кафедре инженер-полковник, профессор, доктор технических наук, по-прежнему старший преподаватель той же кафедры.
— Сколько лет, сколько зим! — скажет этот полковник, стреляя взглядом в сторону рюмок.
— Проваливай отсюда, нечего тебе здесь делать! — ответит ему Муравьев.
После ухода полковника я спрошу у Константина Хрисанфовича:
— За что вы его так обидели?
— Такого обидишь. Теперь я открою секрет, что еще тогда, когда мы сидели в гостинице, я точно знал, что именно этот тип настучал в тысяча девятьсот сорок седьмом году насчет «шутки» Бесчастнова. Потом ты помнишь, сколько было разоблачено врагов, пригревшихся при таком ротозее, как я. А мне еще и врезали за то, что не донес на своего давнего друга… И все же я тогда не из подхалимажа расхваливал Серго, и Николай Сергеевич был неправ. Серго никогда не чванился, не бравировал и не пользовался своим фантастически исключительным положением. Он был интеллигентно воспитанным и тактичным. И голова у
