сообщить кому-то очень важную новость.
17
Но, разумеется, я никому ничего не рассказала. Наоборот, в течение всего следующего месяца, каждое воскресенье я отправлялась на свидание с Роже, стараясь не возбуждать внимания Леандра и Марии. Я всегда находила предлог, чтобы ускользнуть одной вместе с Бобом. Это было не так уж легко, потому как часто погода была совсем не для прогулок. Впрочем, эти предлоги не казались какими-то странными, потому что я ходила гулять каждый день. Мне это было просто необходимо, иначе недели казались бы слишком длинными.
В первую неделю я в растерянности бродила вокруг дома Роже. Потом он дал мне ключ, и я могла приходить сюда, когда мне вздумается, даже когда его не было. Обычно я не оставалась внутри слишком долго, потому что не могла развести огонь. Если бы Леандр увидел дым, он мог бы что-то заподозрить и явиться сюда. Чаще всего я садилась на каменную скамейку в маленьком дворике. Так как дом был окружён достаточно высокими стенами, становилось тепло от малейшего лучика солнца. Я часто думала о пожилых родителях Роже, которые, должно быть, тоже по несколько раз на дню садились на эту скамейку. Я очень ясно представляла, как они наклонялись вперёд, положив сухие руки на палку, а подбородок на руки. И каждый раз я уходила домой немного грустной, сама не зная, отчего.
Мне понадобилось несколько недель, чтобы понять, что мне было грустно из-за того, что всё в этом дворике было мертво.
Когда старики дремали на этой скамейке, вокруг них постоянно бурлила жизнь. У меня же был только Боб, гревшийся у моих ног. Крольчатник был пуст, двери распахнуты. Курятник тоже пустовал. Чаще всего я останавливала свой взгляд на маленькой лачужке, прислонённой к дому. Внутри неё была только хлебная печь. Эта печь напоминала мне о праздничных днях с вкусным запахом сдобных булочек.
В одно из воскресений я рассказала Роже о своей печали, которую испытывала перед всеми этими мёртвыми вещами.
Он покачал головой и сказал:
— Я тоже поначалу думал, что они мёртвые. Но теперь я считаю, что вещи не могут умереть, они просто очень долго спят.
Я ничего не ответила, но в тот день я больше не чувствовала грусти, покидая маленький дворик.
А потом, на исходе декабря я почувствовала что-то неладное. Я выждала две недели, чтобы точно удостовериться в своих опасениях, и в следующее воскресенье объявила Роже, что беременна.
Я ждала, чтобы убедиться в этом, но я даже ни разу не спросила себя, будет ли доволен Роже или нет. Сама я думала о своей беременности постоянно, но не испытывая, по правде говоря, ни радости, ни сожаления. Когда я всё рассказала Роже, он был сначала совершенно ошарашен, а потом сжал меня и спросил:
— Ты уверена? Уверена?
— Да, другого объяснения нет.
Тогда он крепко обнял меня и сказал, как он счастлив. Я спросила его, почему, и он ответил:
— Во-первых, из-за ребёнка, а еще, потому что теперь ты точно никуда не уедешь.
Мы провели остаток дня, обсуждая, что нам делать дальше. Роже хотел тут же рассказать всё Леандру. Он сказал, что достаточно хорошо его знает, и Леандр будет так же рад, как и мы. Не знаю, почему, но я немного боялась. Как будто Леандр был моим отцом, а мне только что исполнилось 18 лет.
Впрочем, начинало холодать, и мне становилось всё труднее и труднее тайком ходить к Роже. Думаю, именно поэтому я согласилась.
Домой Роже шёл со мной. Впервые мы проделывали этот путь вдвоём. Он уже ходил провожать меня, но никогда не шёл со мной до конца из-за слишком открытых пространств, на которых Леандр мог нас заметить. Мы шли очень медленно и часто останавливались. Боб просто сходил с ума от нетерпения. Он носился вокруг нас, и Роже бросал ему ветки.
Когда мы подошли к дому, уже стемнело. Леандр был на кухне один. Он, казалось, дремал, сидя у огня, потому что, когда Боб поставил лапы ему на колени, он вздрогнул. Остальные собаки тут же нас окружили. В основном, они прыгали около Роже. Но ему нечего было им дать, потому что утром он уже привозил им мешок с костями.
Увидев нас вдвоём, Леандр сказал:
— Привет, влюблённые!
Мы с Роже переглянулись, но было слишком темно, чтобы увидеть друг друга.
Брассак попросил меня включить свет, потому что я стояла у двери, но тут вмешался Роже:
— В этом нет необходимости, мы и без света друг друга ещё видим.
Я подумала, что Мария, наверняка, доит корову, и хотела, чтобы Роже поторопился. Больше всего я сомневалась, что будет довольна она.
Мы сели рядом с Леандром, и он спросил у Роже:
— Ну и что привело тебя сюда в такой час?
Роже два раза откашлялся. Он немного помедлил, а потом вдруг выпалил, что я жду от него ребёнка, и он хочет на мне жениться.
Сначала Леандр ничего не сказал. И не сделал ни единого жеста. Это молчание, длившееся несколько секунд, показалось мне ужасно долгим. Два раза я бросала взгляд на дверь, боясь, что зайдёт Мария.
В конце концов, Брассак проговорил очень тихо, как будто самому себе:
— Что ж, ладно… хорошо…
Потом он резко поднялся и подошёл ко мне. Он схватил меня за плечи, — я поняла, что он пытается разглядеть в полутьме моё лицо, — и спросил точно так же, как Роже:
— Ты уверена? Ты точно уверена?
Я кивнула, в горле у меня пересохло.
Тогда Леандр забормотал:
— Маленький… Маленький.
Он отпустил меня, а сам побежал к двери, открыл её настежь и стал кричать с порога:
— Эй! Мария! Эй! Мария! Слушай!
До меня донёсся стук башмаков Марии с другой стороны двора. И тут Брассак закричал:
— Мария! Маленький! У нас будет маленький!
При этом голос его звучал театрально, а южный акцент ещё больше усилился.
Роже был рядом со мной. Стояла почти беспроглядная тьма.
Мария прибежала, стуча башмаками громче обычного. Когда она пришла, Леандр повернул выключатель. Свет едва не ослепил меня. Они вошли вдвоём, и мне едва хватило времени вытереть глаза, чтобы они не видели, как я плачу.
18
В тот вечер Роже ужинал вместе с нами и ушёл очень поздно. Когда Леандр вернулся, проводив его и закрыв в риге собак, он объявил нам, что на улице идёт снег. Я очень обрадовалась потому, что уже очень давно не видела снега. Настоящего деревенского снега.
