на дереве, он залез на самую верхушку. Спас меня и оставался совершенно спокойным. Но в последние дни он всего боялся, даже собственной тени. До сих пор я об этом не думала, но ведь раньше Рональд никогда не паниковал. Даже когда шершни почти схватили нас пару недель назад и убили Лану и Дина.
— Вот вам и доказательство, — сказал Бен. — Так что отпустите Грега. Он спас нас всех.
— Ну, нет, подожди-ка. — Зак не убрал ружье, по-прежнему тыча им мне в шею. — Получается, что… если я не прав, поправь меня, ладно?
— Ладно.
— Грег Валдива умеет распознавать больных трясучкой. Скажем так, у него как бы имеется что-то вроде встроенной системы раннего оповещения. И он определяет трясучку еще до проявления симптомов, верно?
— Верно, — подтвердил Бен.
— И тогда у него в голове поднимается, как говорится, красный туман, и он убивает этого инфицированного. Даже против своего желания, да?
— Да, это происходит само собой, инстинктивно, как… — Я представил. Как Бен пожимает плечами, подыскивая подходящее сравнение. — Знаете, как дергается нога, если ударить по колену молоточком? Примерно так.
— Да, да, звучит великолепно. Наш Грег будет сканировать всех, кто нам встретиться. Если инстинкт подскажет, что они больные, то он будет их убивать. Если все в порядке, то мы будем принимать их в свой отряд, если никто не против.
— В чем ты видишь проблему, Зак? — спросила Микаэла.
— А вот в чем. Что случится, если звоночек сработает тогда, когда Грег будет сидеть с нами у костра? Что если он начнет убивать нас одного за другим?
Я вздохнул и покачал головой.
— С вами я ничего не чувствую. Ни с вами, ни с теми, кого мы нашли сегодня. Инфицирован был только Рональд.
— Это сейчас. — Зак говорил тоном прокурора, изобличающего преступника в зале суда. — Но где гарантия, что этого не случится в будущем? Что если завтра ты учуешь симптомы в ком-то из нас? Или у тебя испортится настроение, и ты решишь, что я, Тони или любой другой подхватил эту чертову трясучку?
— Зак, ты не…
— Что тогда? Прострелишь мне башку? А потом скажешь: «Ах, извини, Зак, ошибочка вышла»? Да, я очень обрадуюсь, когда ты положишь на мою могилу записочку с извинениями.
— Все не так, — сказал Бен.
— Это ты так говоришь. Неужели вы не понимаете? — Зак-прокурор обращался к судье и жюри присяжных. — Позволить Грегу остаться с нами то же самое, что сесть на мину замедленного действия. Сегодня все хорошо, и завтра все хорошо, и через месяц все хорошо, но потом может придти день, когда Грег почувствует
— Но в том, что говорит Бен, тоже есть смысл, — указала Микаэла. — Грег может стать нашим лучшим оружием. Если он распознает инфицированных прежде, чем они становятся опасными, то у нас появляются дополнительные шансы на выживание.
И снова холодный голос Зака.
— Ты так говоришь, пока он не обнаружил трясучку у тебя или у Тони, или у Бена.
Микаэла не сдавалась.
— Я считаю, Грег Валдива должен остаться.
— А я говорю, что он должен уйти. Тони? ты как считаешь?
— Может, просто заберем у него оружие? — предложил Тони. — Тогда он ничего не сможет сделать.
Я вздохнул.
— Это не выход. Если я что-то почувствую, то убью человека голыми руками.
— Вот черт.
— Я ничего не могу с собой поделать, Тони. Во мне сидит что-то, что нельзя остановить.
— Хорошо, — сказала Микаэла. — Сейчас Грег безоружен. Отпустите его.
Настроение собравшихся в гараже постепенно менялось. Люди успокаивались. Тони и Зак опустили ружья и отступили, я повернулся и посмотрел на них. Они смотрели на меня. Вглядывались, пристально и напряженно. На их лицах застыло выражение, хорошо знакомое мне по Салливану. Люди боялись. Боялись того, что сидело внутри меня, того, что позволяло мне заглядывать в них и находить болезнь. Боялись, что я увижу ее в них. Сейчас этой кучке кочевников поневоле предстояло решить, что со мной делать.
Они посчитали, что мне лучше подождать за дверью. Подождать результатов голосования. Останусь я или уйду. Или…
Когда я вернулся с охапкой веток и подбросил их в костер, то сразу заметил смущенные лица Тони и Микаэлы. Зак, конечно, объяснил все возможные последствия и опасности. Не думаю, что ему так уж хотелось проводить жесткую линию. Отчасти я соглашался с Заком: да, оставлять такого человека, как я, в группе опасно. Если бы я обнаружил болезнь в любом из них, я бы убил. Черт возьми. ЭТО было сильнее меня. Я не мог удержаться от того, чтобы не убивать. Разве можно запретить собаке, почуявшей крысу, преследовать добычу?
Как всегда с наступлением темноты выставили часового. Интересно, не поручили ли ему приглядывать за мной, пока там, за закрытой дверью мастерской, продолжаются дискуссии?
Я пошевелил угли веткой — сноп искр взмыл в ночное небо и они затерялись между ярко сияющими звездами. Воздух был теплый, в свете костра металась мошкара. Некоторые мотыльки подлетали к огню слишком близко, и, опалив крылышки, беспомощно падали на землю. Ими тоже управляли инстинкты. Неведомая сила, заключенная в хрупких телах насекомых, заставлявшая их лететь на огонь. И то, что они обгорали или погибали, не имело абсолютно никакого значения. Большинство живых существ живут, подчиняясь инстинктам. Птицы улетают зимовать в жаркие страны, медведи впадают в спячку. В определенное время наступает брачный сезон. Я ничем не лучше и не хуже. Мной тоже правит инстинкт.
Через пару часов, ближе в полуночи, двери мастерской, наконец, открылись. В дверном проеме возник силуэт Микаэлы. Она стояла, глядя на меня, держа ружье в руке. Похоже, собрание приняло какое-то решение.
29
Скажу честно, именно такой сценарий дальнейших событий промелькнул у меня в голове, когда Микаэла переступила порог мастерской. Другие вышли тоже, выстраиваясь в шеренгу у нее за спиной. Сухой треск сучьев в костре превратился в моих ушах в пистолетные выстрелы. Искры взлетали в ночное небо, и казалось, даже звезды затаили дыхание, ожидая, что будет дальше.
— Ну и что? — спросил я. — Дадите мне досчитать до десяти, прежде чем начнете стрелять?
— Грег… — огорченно произнесла Микаэла. — Нет, ничего такого не будет.
— Неужели?
— Но мы должны принимать решения, исходя из интересов всей группы.
— Пока я тут сидел… в общем, вариантов у вас немного. — Я обращался не только к Микаэле, но и ко всем остальным. — Всего три. Первый: позволить мне остаться с вами. Не думаю, что вы пойдете на это. Второй: вышвырнуть меня. Третий: пустить мне пулю в лоб.
