Он
Ну что же, нужно вернуть непогрешимость папы в контекст непогрешимости Церкви и непогрешимость Церкви в контекст непогрешимости истины! Конечно, формулы XIX столетия слишком тяжеловесны–и мы не можем принять их — но Второй Ватиканский Собор и нынешние поиски возродили «ощущение Церкви» в христианском народе и ответственность епископата. Организация епископских конференций и периодический созыв Синода тяготеют к реальной взаимозависимости между папой и епископами, которые сами, в свою очередь, стремятся завязать отношения нового типа со своими священниками и народом…
Я
Можно сказать, что после
Он
То там, то здесь будут судорожные движения, ведь люди Запада склонны к противопоставлениям!
Я
Только англосаксоны воспринимают без драм напряженные ситуации. Они даже имеют склонность систематически организовывать такие ситуации с целью избежать тирании либо определенной личности, либо какого–то большинства. К сожалению, они скорее протестанты!
Он
Тем не менее католическая Церковь меняется. И в конце концов в обретенном вновь общении поместных Церквей и мыслящих личностей Рим, может быть, станет вновь, как в неразделенной Церкви, той Церковью, о которой говорил Игнатий Богоносец: Церковью, что «председательствует в любви». В этой области не следует забывать о значении жестов. Паломничество папы в Иерусалим — Павел VI неоднократно говорил об этом — означало также покаяние всей Церкви, от ее главы до рядовых членов. И приезд папы в Стамбул показал, что Рим возвращается к понятию Церкви–сестры…
Я
И сейчас важно, чтобы, столкнувшись с этой эволюцией, православная мысль уточнила свое понимание преемника Петра и вселенского первенства. Не с полемической целью, но с желанием понять и верно воспринять весь опыт первого тысячелетия. Я говорю «весь опыт» — как делали Отцы Седьмого Вселенского Собора, которые называли Собор именно вселенским, так как все его решения венчались «утверждением папы» (они употребляли греческое слово
Восток всегда был озабочен тем, чтобы избежать нозобладания юридической власти центра над сакраментальной миссией епископа, ибо последний наделен той же полнотой священнического служения, над свидетельством пророков, людей духовных, чьим словам дана сила и власть; подобно апостолу Павлу, они могли говорить, что слышали небывалые, невыразимы вещи… Всемирная апостоличность Церкви не зависит исключительно от апостольского преемства, но от апостольской вести, хранимой и переживаемой всем народом. Этот опыт воскресения сосредотачивается и каком–то смысле в опыте духоносцев, которых православная традиция столь характерно именует «мужами апостольскими». Это налагает на апостольство, запечатленное служением Петра, еще и печать служения Иоанна и Павла. И Павел однажды противостоял Петру как равный равному…
Он
Если мы достигнем единства, то Римский епископ будет несомненно первым по чести и по порядку в всемирном организме Церквей. Он будет находиться в средоточии Церквей, но отнюдь не над ними, в сердце их братского общения, наблюдая за жизнью этого общения, защищая вселенскость Церкви против угрожающего ей провинциализма всякого рода. Поистине председательствуя в любви.
Я
Византийские богословы допускали, что епископ Римский должен быть среди других епископов «подобием» того, чем был Петр среди других апостолов. Но они не забывали и того, что, согласно Отцам, каждый епископ и все епископы вместе занимают «кафедру Петра» (
Он
Можно было бы сказать, что папа, когда он говорит
Ах, мы должны глубже задуматься над судьбой Петра в Евангелии. Петр, писал святой Григорий Палама, это образец нового человека, т. е. прощеного грешника. Христос дает ему обетования, касающиеся таймы Церкви, которую не одолеют врата адовы. Но 11етр не допускает что Мессия, Которого он исповедовал, станет Мессией распятым. И Господь обращается к нему со всей суровостью: «Отойди от меня, Сатана! ты Мне соблазн; потому что ты думаешь не о том, что Божие, но что человеческое» (Мф 16.23). И когда Христос обещает Петру прийти на помощь его пере, чтобы он сам утвердил в ней братьев своих, Петр отрекается от Него. И вот поет петух. Петр раскаивается и плачет горько. И Воскресший прощает его: «Любишь ли ты Меня?» и возвращает ему первое место среди апостолов, каким показывает его книга Деяний Апостольских. Но Христос еще раз предупреждает его, Он не обещает ему ничего другого, кроме мученичества — «другой тебя препояшет»… Иоанн же, ученик возлюбленный, знающий тайны сердца своего Учителя, кому Распятый доверил Свою Мать, Иоанн — тот, «кто пребудет»… Если есть в Церкви епископ, который служит «подобием» Петра, то как далеки мы от власти и славы: он остается здесь лишь для того, чтобы напомнить, что Церковь живет прощением Божиим и силой Крестной… Если Петр забывает, что главное его свидетельство — свидетельство прощеного грешника, тогда приходят пророки, как это было в XVI веке на Западе, чтобы «противостать ему, потому что он подвергался нареканию» (Гал 2.11), по образу Павла в Антиохии.
Иоанн же остается тем, «кто пребудет».
* * *
Я
Равновесие между апостолами и пророками, которое после стольких тяжких препираний установилось в нашей Церкви — между апостольским преемством и «мужами апостольскими», между таинством и свободой — это равновесие, мне думается, удалось сохранить потому, что сама Церковь причастна тринитарному общению и мы в конечном счете едва ли не обязаны этим нашему богословию св. Троицы. Я говорю об изначальном равновесии между Сыном и Духом, «двумя десницами Божиими», как любил говорить святой Ириней,… о том равновесии, которое молитвенно открывает наша богословская мысль. Ибо Отец — это единственный исток, единственное начало Божества… В средневековом латинском богословии, напротив, личностное существование Духа вытекает как будто из существования личности Сына. Не здесь ли таится причина, в силу которой различные проявления Святого Духа в Церкви — личная свобода, пророчество, всеобщее священство — были подчинены сакраментальному присутствию Христа и
