Дьявол начинает и...

   А затем из операционной вышел человек в белом халате. Врач! Я вскочила с места и подошла к нему.

   - С ней все в порядке? - я кивнула на дверь операционной. - С Людмилой Горянской. Мне сказали, она в операционной.

   - Кем вы ей приходитесь? - спросил врач.

   - Внучкой.

   - Тогда это ваше, - он потянулся в карман и достал оттуда золотой медальон, который бабуля никогда не снимала. - Мне очень жаль, но ваша бабушка умерла.

  

Глава 11. Жизнь и смерть

  

   - Вы дочь, да? - ко мне подошла немолодая чуть полноватая женщина, с короткими, выкрашенными в бордовый цвет волосами.

   - Внучка, - я попыталась улыбнуться, но выдавила из себя только жалкую гримасу.

   Женщина слегка отрешенно кивнула.

   .- Да, позабыла. Идите, скажите пару слов, пока крышку не закрыли.

   Я кивнула и подошла ближе, стараясь не смотреть на тело в гробу, стараясь запомнить бабулю такой, какой она была при жизни, а не...

   - Бабушка была... - я задохнулась, но не расплакалась. Упрямо сжала зубы и продолжила. - Была замечательным человеком. Она всегда поддерживала меня, беспокоилась, пыталась помочь, что бы я у нее не просила. Она... Она прожила хорошую жизнь. Не такую долгую, как могла, но... Зато...

   - Зато не страдала долго, - прошептал кто-то из стоящих позади меня людей. Многие там были. Несколько соседок, двое бывших бабушкиных сослуживцев, три приятельницы, с которыми бабуля любила болтать по телефону, пока меня не было дома. - Не мучила ни себя, ни посторонних.

   К горлу подступили рыдания. Я прерывисто задышала, чувствуя, как по щекам покатились слезы. Решительно подняла руку: вытереть их. Но сдержалась. Так, с мокрыми щеками, и продолжила речь:

   - Зато мать мою и меня вырастила, на ноги поставила. Она...

   - Детка, перестань, не изводи себя так, - Татьяна Михайловна к моему удивлению вместо обычного осуждения выказала сочувствие. - Если умерла, значит, строк ее к концу подошел.

   Сердобольная старушка попыталась меня обнять, но я вырвалась из ее объятий. Подошла еще ближе к гробу, все так же пытаясь отвести взгляд от застывшего тела. Позже и вовсе закрыла глаза. Наклонилась и легко коснулась губами холодного лба.

   - Земля тебе будет пухом, бабуля. Земля будет...

   Скоренько поднявшись, я отошла от деревянного, оббитого красной тканью гроба, освобождая место другим гостям. Кто по одному, кто по двое они подходили к бабуле и прощались.

   - Хорошим человеком Людка была. Всем нам помогала. Никогда не отказывала. У самой, бывало, денег нет, а она...

   - Много чего Людмила в жизни сделала. Я вот всегда говорила...

   Все новые и новые слова. Людка, Людмила, Горянская... Я будто отгородилась от всего этого. Стояла в стороне, не вслушиваясь, будто говорили они не о моей бабуле, а каком-то совершенно постороннем человеке. Добром, хорошем, щедром...

   Бабуля... Бабушка...

   Я помнила едва ли не каждый день, проведенный с ней. Они остались где-то в памяти, но где-то очень далеко. Так далеко, что и не добраться. Сейчас же...

   Нечто объемное, покрытое белой простыней, выкатили из операционной. Санитар в голубом халате осмотрел длинный, полупустой в этот ночной час коридор и подкатил тележку к нам с Дамианом. Обратился к моему спутнику:

   - Вы Горянский?

   - Я - Горянская, - опередила я Дамиана. - Это... Горянская Людмила...?

   - Сейчас проверим, - санитар резко поднял простыню, показывая мне лежащее на тележке тело.

   Бледное, чуть синеватое лицо в обрамлении седых волос, которые бабуля никогда не красила. Заострившееся, будто внезапно похудевшее лицо - скелет, обтянутый кожей. Белесые губы и почти слившиеся с ними такие же белые выглядывающие зубы. Тонкие, выщипанные накануне ресницы. И огромные невидящие глаза. Несколько синяков да багровых кровоподтеков на шее и плечах.

   Позади раздался какой-то шум. Но прежде чем посмотреть, откуда он доносится, я провела рукой по бабулиному лицу, закрывая ей глаза.

   Сглотнула.

   - Она умерла.

   Я осторожно накрыла голову бабуле простыней, а затем повернулась к мужчинам. Невесть с чего улыбнулась.

   - Это она. Людмила Алексеевна...

   Я глубоко вздохнула, возвращаясь из воспоминаний, и едва не подавилась воздухом. Закашлялась, схватившись рукой за грудь. Затем выровнялась, вытерла мокрые от слез щеки и вновь подошла к гробу. Кивнула двум плечистым мужикам, которые как раз без дела ошивались рядом, чтоб закрывали гроб, а затем опускали его в заранее выкопанную яму.

   Кто-то сказал:

   - Киньте землю в яму, чтобы земля ей пухом была.

   Я кивнула. Подошла к горе не то глины, не то песка, которую до того гробовщики выкопали из ямы. Набрала в кулак жменю, бросила в яму. Взяла еще...Еще...

   Долгий это был день. Наверное, самый долгий в моей жизни. Похороны, затем поминки... И всюду, куда ни гляну, жалеющие, сочувствующие лица.

   - Как же ты теперь одна?..

   - Ты, если что, обращайся. У нас и самих с деньгами не густо, но...

   Хотелось плакать, кричать: да не нужны мне ваши деньги. Валите к чертям собачим! Куда угодно валите, только оставьте меня в покое! Биться головой о стены и остаться, наконец, в одиночестве. Выплакаться. Забыть...

   Но нельзя. Только выслушивать их сочувствие, благодарить...

   - Да-да, конечно, я постараюсь...

   - Вы не волнуйтесь...

   Наконец, меня оставили в покое. С большинством гостей я еще в кафе распрощались, а Татьяна Михайловна меня до двери проводила.

   Будто без нее не справлюсь!

   Я громко хлопнула дверью и медленно опустилась на корточки подле нее. Наконец, я осталась одна. Наконец...

  

  

   Слез не было. Весь день я сдерживалась. Задыхалась, но запрещала себе рыдать. Хотела выплакаться в одиночестве, так, чтоб никто... Никто...

   Я осталась одна, как хотела, как... А слез не было. Ничего не было! Только горе...

   Сзади послышался стук, громкий крик и надоедливая трель звонка. Но какое мне дело до