Вздрогнув всем телом от резко прозвучавшего короткого дверного звонка, тут же бросилась было и к двери, не отпуская трубки от уха и чуть не уронив на себя тяжелый аппарат, потом, погрозив в сторону двери пальцем, опять начала вслушиваться в непонятные щелканья и шорохи в старой трубке. Звонок тренькнул снова, казалось, уже более требовательно и нетерпеливо, словно подгоняя – ну, чего ты там… Положив трубку рядом с аппаратом, Саша метнулась к двери и, не глядя в глазок, быстро крутанула рычажок замка, выдернула из спасительного паза дверную цепочку. В два прыжка вернувшись к трубке, снова прижала ее к уху.
— Ой не знаю гудка нет скорую срочно надо быстрей помоги… — истерически — визгливой скороговоркой выпалила она показавшемуся в дверях Костику и потянула к самому его лицу трубку. – Там… тетя Маша там… умирает не дышит совсем я боюсь ой мамочки помоги…
Костик отстранился, потом молча схватил из ее рук трубку, подержал в руке растерянно, будто не зная, что с ней делать и удивляясь необычной ее внушительной тяжести, и даже осторожно поднес на секунду к уху. Потом, словно очнувшись, небрежно бросил на рычажок аппарата, повернулся решительно к Саше.
— Так. Спокойно. Не ори. Веди, показывай, что там стряслось… — подтолкнул он ее за плечо. — Сейчас разберемся…
— Костик, так скорую же… — умоляюще протягивая к аппарату руки, продолжала визгливо голосить Саша. – Надо же быстрей, быстрей же надо…
— Все! Хватит, я сказал! Заткнись, уши режет! Разверещалась тут… – прикрикнул он на нее и грубо толкнул в спину. – Не работает телефон, не видишь, что ли? Сломался! Ему в обед уже сто лет… Где старуха? В спальне у себя?
Он быстро прошел в комнату к Марии, остановился у ее кровати, долго разглядывал, жестко прищурившись, ее неживое лицо, потом произнес еле слышно:
— Черт… Черт, как не вовремя…
Наклонившись пониже, он послушал ее короткое осторожное дыхание, досадливо оттолкнул мельтешащую под руками и продолжающую причитать Сашу:
— Ой, Костик, она, слава богу, дышит… Только тихонько совсем! А я зашла, она и дышать не могла вовсе, только всхлипывала так страшно… Ты вызови скорую быстрей, Костик…
— Бабушка, здравствуйте! – снова наклонившись к самому лицу Марии, громко и внятно проговорил, почти прокричал Костик. – Вы меня слышите, бабушка?
Мария медленно приоткрыла тяжелые веки, устало взглянула ему в лицо, будто умоляла не кричать, не забирать оставшийся вокруг нее воздух этой натянутой обеспокоенностью…
— Что, бабушка, заболели? Как же вы так, а? – продолжал громко выкрикивать ей, как глухой, Костик.
Мария мучительно напрягла лицо и, глядя ему в глаза, вдруг выдохнула с трудом, едва слышно:
— Уходи…
— Что? Как это?! – опешил от неожиданности Костик и отпрянул, удивленно и насмешливо распахнув льдисто–голубые глаза. – Что вы такое говорите, бабушка! Как это – уходи? Вы меня не узнали, что ли? Я Костик, внук ваш, помните? А это вот Сашенька, невеста моя, она у вас здесь живет…
— Сашу…оставь…ты…уходи… — из последних сил напрягаясь, снова четко проговорила Мария и сумела даже слабо махнуть рукой в его сторону. В следующий момент дыхание ее вновь пресеклось, лицо исказилось прежней болью, горестно сомкнувшей губы в жалкую морщинистую ниточку.
— Ой, опять… — испуганно прошептала Саша. – Костик, смотри, она опять задыхается! Давай скорую вызовем, что ты стоишь…
— Так, погоди, я что–то не понял… Почему она на меня рукой машет, а?
Разогнувшись, он долго и внимательно смотрел на испуганно замолчавшую Сашу. Очень долго смотрел, словно пытался проткнуть насквозь твердым голубым стеклом льдистых немигающих глаз. Потом усмехнулся жестко:
— Ну, чего молчишь, шлюшка мерзкая? Раскололась таки старушке? Дурочка непонятливая…
— Костик… Костик… Я не хотела… Оно само так получилось… — заплакала–задрожала Саша и испуганно попятилась к двери, одновременно пытаясь выглядывать из–за его спины на задыхающуюся Марию. – Костик, погоди, ей же плохо…
— Так. Пошла–ка ты вон отсюда…
Он шагнул к ней широко, протянул руку, сжал пребольно за ушами жесткие, как клещи, пальцы и, положив по–хозяйски ладонь на стриженый затылок и брезгливо морщась, поволок через коридор в прихожую.
— Пошла–пошла отсюда…
— Так позвонить же надо, Костик… — лепетала Саша, морщась от боли и высоко поднимая плечи. – Погоди… Скорую же надо…
— Без тебя разберемся, шлюшка. Иди давай отсюда…
Он с силой вытолкнул ее на лестничную площадку, так, что она чуть не влетела худеньким телом в дверь соседней квартиры, выпнул вслед, как два мячика, ее детские ботинки со шнурками, оказавшиеся под ногой. Захлопнув дверь, быстро вернулся в комнату к Марии и, подставив стул, уселся у ее постели.
— Ну что, плохи наши дела, бабушка? – заговорил полунасмешливо–полужалеючи. — Сашенька вот говорит, скорую вам вызвать надо! Добрая у нас девочка Сашенька, да, бабушка?
— Ты…куда…Сашу…позови… — с трудом проговорила Мария, тяжело дыша. — Сюда…ко мне…
— Сашу вам? Да, бабушка? А Сашу нельзя… Нет больше Саши, бабушка. И не было никогда. Забудьте… А скорую я вам вызову. Обязательно вызову. Только сначала вы мне пообещаете кое–что, правда? Ведь мы договоримся, да, бабулечка?
— Сашу… Сашу… — продолжала твердить Мария, словно не слыша. – Сашу мне позови…
— А давайте мы с вами, бабулечка, вот как поступим… Сделаете для меня — сами понимаете, что — и будет вам ваша Сашенька! А не сделаете – что ж, тоже неплохо… Одной шлюхой на свете меньше, одной больше — всего и делов–то!
Мария, продолжая шумно задыхаться, повернула к нему искаженное ужасом и болью лицо, смотрела жалко и просительно. Губы и подбородок ее приобрели совсем уж синюшный оттенок, мокрый от испарины лоб бугрился глубокими желто–серыми складками, маленькая набухшая жилка на виске билась быстро и отчаянно, словно изо всех сил сопротивлялась уходящей из ее тела жизни.
— Ну? Решайтесь же, бабулечка! Согласны? Кивните головой, я пойму! А потом я сразу и скорую вызову, и на ножки вас врачи поднимут, и сходим мы с вами тут же этими ножками куда следует, и пропишем здесь того, кого я скажу… Да, бабуля?
Он так увлекся, что поначалу и не понял, не услышал даже, как по всей квартире разливается резкий, неуклюже–дребезжащий скрежет дверного звонка довоенного еще образца. Противный такой старый скрежет, уже отживший свой век, таких звонков сейчас и нет ни у кого… А еще в дверь стучали. Так сильно тарабанили в нее кулаками и подошвами ботинок, что, казалось, она вот–вот выпадет в прихожую, и в огромную квартиру забегут с улицы люди, много людей… Вскочив со стула, он заметался по комнате, как перепуганный заяц, потом бросился в прихожую, торопясь и дрожа руками, кое–как справился с замком и с ходу распахнул настежь дверь, в которую тут же и влетел здоровенный мужик в белом халате, уставился на него сердито – врач со скорой, похоже…Из–за его плеча выглядывала хорошенькая, тоже сердитая медсестричка в белой кокетливой шапочке–пилотке и еще какой–то мужик в пижамных штанах – сосед старухин, скорее всего.
— Вы почему, собственно, не открываете? – строго начала ему выговаривать медсестричка. — Вот оштрафуем сейчас за ложный вызов, тогда будете знать! Где больная?
— А… Да, извините, конечно… Это там, первая дверь направо… — только и развел руками Костик. – Простите, я растерялся просто…
Он подошел к распахнутой настежь входной двери, выглянул на лестничную площадку, чтоб извиниться перед потревоженным соседом, и совсем собрался было закрыть ее обратно, как вдруг увидел на лестничной площадке пролетом ниже съежившуюся от холода дрожащую Сашу. Она стояла, обхватив себя руками–палочками, смотрела исподлобья, не мигая, прямо ему в лицо, будто и не боялась совсем…
— Ты скорую вызвала?
— Я, конечно. Кто ж еще? Куртку мою кинь…
