— В совете у нас про это самое разговор был. Говорят, объявился у нас в местечке какой-то беспризорный. И зачем его к нам занесло — уму непостижимо. Местечко у нас маленькое, стороннее, от главной линии только ветка. У нас рассуждали — что не изловить ли его? Так опять — куда ты его денешь? В суд — нельзя, пока за ним проступков никаких не замечено. Беспризорного дома у нас нет, а в город отправлять — возня. Секретарь говорил, что, должно быть, беспризорный и сам скоро убежит, потому что у нас ему неинтересно: ни публики на вокзале, ни толпы на улице — кошелёк спереть из кармана и то не у кого.
Яшка, ошеломлённый услышанным, забыл про кашу и прилип к табуретке. Потом, сообразив, что, вероятно, он пока является единственным обладателем подслушанного сообщения, заёрзал, бросил недоеденную тарелку и, невзирая на грозный окрик матери, понёсся на двор, срочно поделиться с Валькой важной новостью.
Он бросился к забору Валькиного сада и чуть не лбом столкнулся с перелезающим навстречу Валькой.
— А я, брат, чего знаю! — сказал, переводя дух, Яшка.
— Нет, ты слушай лучше, что я знаю.
— Про что ты можешь знать! Ты знаешь про неинтересное, а я про интересное.
— Нет уж, я — то про самое интересное знаю.
— Знаю я, про какое интересное ты знаешь. Наверное, про то, кто нашу ныретку на проток перекинул? Так это что, а я вот знаю!
— Ничего ты не знаешь. А ну давай об заклад биться: если ты знаешь интересней, я тебе две стрелы с напайками дам, а если я интересней, то ты мне… ножик.
— Ишь ты какой ловкий!… Ножик-то почти новый, у него только одно лезвие сломано, а от второго ещё больше полполовины осталось… Хочешь, я тебе патрон дам?
— На что он мне? У меня своих три.
— Так у тебя же пустые, а я нестреляный дам; его ежели в лесу в костёр бросить, так он как ухнет.
— Ну ладно. Чур — так! Говори. А то ты увидишь, что моя берёт, и скажешь, что про это же самое знаешь, чтобы не отдавать.
— Так тогда как же?
Оба мальчугана постояли, задумавшись, потом Яшка прищёлкнул языком и сказал:
— А вот как! На тебе гвоздь и нацарапай им на заборе про что у тебя, а потом в другом месте нацарапаю я, тут уже будет без обмана.
Оба долго пыхтели, вычёркивая кособокие буквы. Через минуту оба хохотали.
— Да у нас про одно и то же. Только у меня написано «про беспризорного», а у тебя «про беспризорного налётчика». Почему же, однако, он налётчик?
— А уж обязательно налётчик, — снижая голос, ответил Валька. — Они все такие — у них в кармане либо финский нож, либо гиря на ремне. А то чем же они питаться станут!
— А может, попросят где, — сомневаясь в словах товарища, сказал Яшка, — либо яблок по садам накрадут, вот и жрут.
— Ну уж и «попросят»! Скажешь тоже… Да кто же этаким страшенным подаст? Нет уж, ты поверь мне, что налётчик. Симка Петухов его сегодня повстречал. Симка говорит, что как выскочит тот из ямы возле кирпичных сараев и кричит: «Выкладывай всё, что есть», а сам махает гирей, а гиря тяжёлая — десять фунтов.
— Ну уж и десять?
— Ей-богу, десять. Симка еле утёк. Он бы, говорит, вступил с ним в сражение, да был без оружия, палки — и той под рукой не было.
— А может, он врёт, Симка-то? Что с него грабить? Я сам видел в окно, как он мимо пробежал. На нём одни штаны только до колен, а рубахи и той не было.
Последний довод смутил несколько Вальку, но, не желая сдаваться, он ответил уклончиво:
— Уж не знаю, чего, а только налётчики всегда этакими словами разговор начинают, это у них уже такая привычка.
— Валька! — сказал, немного подумав, Яшка. — А как же теперь… мальчишки? Поди-ка, все струхнут.
— Обязательно струхнут. Чуть вечер, поди, и за ворота выйти побоятся.
— А ты?
— Я-то… — Валька горделиво усмехнулся. — Я что! Я и сам… я вот сегодня ножик перочинный отточу да на бечёвке под рубахой к поясу привяжу. Так и буду ходить, как черкес. Пусть только попробует сунуться!
— А я налобок возьму, которым в ямки играют. Он крепкий, дубовый. Приходи завтра пораньше утром под окошко и крикни меня. Да только не ори, как вчера, во всю глотку, так, что мать даже с постели вскочила — думала, говорит, что пожар или сполох какой.
— Не… я тихонько.
— Валька… — спросил Яшка, перед тем как уйти. — А отчего они чёрные такие?… Как мать говорит, хуже чёрта.
— Оттого, что они под мостами либо в котлах ночуют.
— А зачем же в котлах? — ещё больше удивился Яшка. — Какой же есть интерес в котле ночевать?
— Какой? — Валька задумался. — А такой, что ежели ты его в постель положишь, то он и глаз закрыть не может, а обязательно, чтобы в котле. Это уж у них такая природа.
III
В последующую неделю были немалые толки и пересуды среди мальчишек местечка. Беспризорный этот, по-видимому, и на самом деле оказался настоящим разбойником.
Например, в ночь с субботы на воскресенье оказался целиком очищенным от яблок сад тётки Пелагеи. В поповском доме неизвестно откуда залетевшим камнем вдребезги разбито стекло. А что ещё хуже — пропал у Сычихи козёл. То есть были обысканы все закоулки, все пустыри, а козла нет и нет…
Яшка всё понимал. Ну, яблоки, скажем, про запас. В стекло камнем — просто для озорства. Ну, а козёл на что? Ни шкуры с него, ни мяса не жрут.
— Жру-у-ут! — с увлечением подтверждал Валька. — Простые люди не жрут, а они все как есть жрут. Такая у них природа.
— Что ты мне забубнил, — рассердился Яшка, — природа да природа! По-твоему, может, и сырьё жрут.
— И сырьё и всякое! — ещё с большим азартом принялся уверять Валька. — Мне Симка рассказывал, что когда был он в городе — такое видел! Идёт торговка с корзиной, а беспризорники налетели… раз… раз, и не осталось от неё ничего.
— От торговки-то?
— Да не от торговки, а от корзины, с калачами там или с пирогами.
— Так ведь это пирог — пирог, он вкусный, а то козёл — тьфу!
Валька оглянулся, подошёл к товарищу поближе и сказал таинственным шёпотом:
— Яшка! А Стёпка-то за нами выслеживает. Честное слово. Я пошёл к «Графскому». Вдруг как ровно дёрнуло меня обернуться. Я присмотрелся. Гляжу, Стёпкина голова из-за кустов торчит и пристально этак за мною выглядывает. Я нарочно взял да и свернул логом к пустырю, а оттуда домой.
— Ну-у! — И у Яшки даже голос осёкся от волнения. — А может, он просто нечаянно?
— Ну нет, не нечаянно. Этак прямо смотрит и смотрит. А я гляжу — рядом куст колыхнулся… должно быть, там ещё кто-нибудь из ихней партии сидел.
— Так ты, значит, там не был?
