Радио

мгновения более упоительного. И никогда, с тех пор как на мысе Ферра загорелся в 1924 году парик, осенявший голову Эдгара Уоллеса,[44] не видела человека, попавшего в обществе в положение столь плачевное. Я повернулась к моему отважному спасителю, чтобы поблагодарить его, но он уже бесследно исчез. И больше я его ни разу не видела. Но всегда помнила об этом замечательном человеке и часто гадала — что-то с ним стало? Жизнь бывает порой так жестока. А теперь мне пора проспаться.

Трефузис получает награду

Это запись единственного выступления Трефузиса на телевидении. Здесь он принимает награду «Британской гильдии прессы» — «За лучшую радиопрограмму» или за что-то еще.

Да благословит вас небо, должен сказать, этот свет отчасти мучителен, впрочем, готов поклясться, что со временем мои глаза привыкнут к его сверканию. Нечего и удивляться тому, что появляющиеся на экранах телевизоров люди выглядят столь чудовищными тупицами. Теперь я понимаю, что мертвенное, безнадежное выражение их глаз сообщается оным блеском электрического света. Однако я отклоняюсь от темы. О чем я хотел сказать? Да, о наградах. О премиях.

Так вот, я не сомневаюсь, что «Британская гильдия прессы» — или некая иная организация, поднесшая нам этот беспроводной трофей, — руководствовалась намерениями самыми лучшими, и все же обязан сказать, что считаю это ужасной ошибкой. Разумеется, я вовсе не хочу обидеть кого-либо из ответственных за нее официальных лиц и не сомневаюсь, что все мы с большим чувством воспримем проникновенную похвалу, которой удостоилась наша работа, и все же должен повторить еще раз: вы совершили большую ошибку. Поймите, я говорю отнюдь не о том, что мы такого одобрения не заслужили. Не сомневаюсь, наша скромная радиовещательная затея ничуть не мерзее любой другой из тех, что оскверняют волны эфира. На самом деле, время от времени мы создаем мгновения, которые сила порождаемого ими волнения, свежесть видения и мощь проницательности позволяют назвать золотыми. И тем не менее, я готов отстаивать ту точку зрения, что перевоплощать их достоинства в официальную награду значит сеять смерть, замешательство, бедствия и погибель. Позвольте мне обрисовать причины, по которым я держусь этого мнения.

Я ужасно боюсь, что любая награда поощряет ее получателя к тому, чтобы проникнуться самомнением и самодовольством, которые способны произвести на людей разумных и воспитанных лишь одно впечатление — пугающее. «Незакрепленные концы» выходят в эфир по субботам, ровно в десять утра. Люди мудрые и порядочные в это время еще лежат по кроватям. А если и не лежат, то дальше стола с завтраком добраться не успевают. Нервная система каждого из них только еще начинает прилаживаться к ужасам дня и громким шумам. Вообразите же, если вы столь добры, какое уродливое впечатление производит на них в подобных обстоятельствах развязный и навязчивый Недвин Шеррин. Человек, чьими перевешивающими все его недостатки положительными качествами являются бесстрастность, спокойствие, скромность и сдержанность повадки, вдруг обращается в страшно оживленного, самоуверенного и самодовольного горлопана. Я даже думать об этом спокойно не могу. Нет, должен извиниться перед вами, но эта легкомысленная, бойкая раздача наград способна спустить в эфире с цепи такие силы, что всем нам придется пожалеть о содеянном.

Какие великие литературные произведения создал Киплинг после того, как получил Нобелевскую премию? Никаких. Он был слишком занят тем, что сидел дома, раздувался от гордости и начищал рукавом свой серебряный приз. Премии должны присуждаться не в виде ободрения на будущее, но в виде прощания, заключительного панегирика, подношения тому, кто нас покидает.

Вы не хотели дурного, леди и джентльмены из «Британской гильдии прессы», большое вам спасибо, в любое другое время я был бы готов рассыпаться перед вами в преувеличенных благодарностях и даже целовать каждого и каждую из вас в губы в течение неприятно долгого времени, ибо такова привилегия старости. Сейчас же я боюсь, что мне придется умерить мою благодарность опасливостью. Нет, право же, эти прожектора совершенно меня доконали. Еще мгновение, и взгляд мой станет тусклым и остекленелым, как у дохлого линя или живого провозвестника прогнозов погоды. У меня начинается мигрень и заполняются какой-то дрянью пазухи носа. Полагаю, для меня настало время приложить к вискам смоченный одеколоном носовой платок и прилечь. Если вы были с нами, спасибо, что перестаете быть.

Трефузис и «Мятежник в монокле»

Би-Би-Си только что показала сериал Алана Блисдейла «Мятежник в монокле», драму, посвященную так называемому «мятежу в Этапле», происшедшему во время Первой мировой войны. Показ вызвал в определенных кругах бурю протестов. А она, в свой черед, совпала с назначением сэра Мармадюка Хасси Председателем правления Би-Би-Си.

ГОЛОС: Этим утром только что возвратившийся с острова Крит Дональд Трефузис, заведующий королевской кафедрой филологии Кембриджского университета и экстраординарный член колледжа Святого Матфея, нацелил свое желчное внимание на политическую бурю, порожденную назначением нового председателя правления Би-Би-Си.

Желчное? Что значит «желчное»? Право же, юношам, которые объявляют здесь номера программы, приходят в голову мысли самые странные. Желчное, это ж надо. Привет. Как большинство из вас наверняка уже прочло в свежем номере ежеквартального «Neue Philologische Abteilung»,[45] этого благородного vademecum’a[46] озабоченных лингвистикой людей, я только что завершил раскопки, имевшие целью установить происхождение и источники величия минойских диалектов древнегреческого языка — раскопки, объем, охват и размах коих заслуженно сравнивались с куда более приземленным копанием сэра Артура Эванса в земле Кносса. Вот лишь некоторые из отзывов о проделанной мной работе: «Труд, отличающийся смелостью реконструкции и потребовавшим богатой фантазии возрождением к жизни» («Language Today»[47]). «Профессору Трефузису удалось пролить новый свет на греческие суффиксы и их происхождение» («Which Philologist»[48]). «Я никогда уже не смогу смотреть на скольжение йоты прежними глазами» («Sparham Deanery Monthly Incorporating the Booton and Brandiston Parish Magazine»[49]). Впрочем, работа моя удостоилась стольких же порицаний, скольких похвал. «Обычный бред левого крыла», — пишет в «The Times» Фердинанд Скратон. Но на этом я останавливаться не буду. Могу лишь заметить, что цепь, которая облекает мою шею, пока я разговариваю с вами, получена мной вместе с «Орденом Зевса-Освободителя первого класса», и этот знак признательности народа Крита значит для меня гораздо больше, чем все академические рукоплескания, которых я, вне всякого сомнения, удостоюсь еще до того, как платаны уронят последние золотые листья свои в быстротекущие воды Кема. Да, снова вернуться в желто-коричневую Англию — это и вправду что-то.

Крит есть вино, наслаждаться которым можно лишь в краткие сроки. Следует сказать, что без крепительного воздействия «Всемирной службы Би-Би-Си», которое позволяет мне держать мой разум в узде, пребывание на этом несравненном острове было бы для меня, вне всяких сомнений, непереносимым. Поток новостей, информации, музыки, драматургии и образцовых благоглупостей, текущий из Буш-Хауса[50] в Калатас, нескончаем и вдохновителен. В особенности же захватила мое внимание одна тема, раз за разом возникавшая в коротковолновых комментариях. Вообразите, в какой ужас я впал, узнав, что в мое отсутствие по английскому телевидению был показан сериал мистера Алека Блисдейла, называвшийся, сколько я помню, «Мятежная молекула». Сценарист его, если я только не