которые сами строятся, не внимай тем и уму не позволяй напечатлевать их на себя. Ибо все сие со вне будучи печатлеемо и воображаемо, служит к прельщению души'... 'Ум и сам по себе естественную имеет силу мечтать и может легко строить призрачные образы того, что вожделевает... Тогда испытывающий сие бывает уже мечтателем, а не безмолвником'.
Прекрасное определение того, что такое безмолвие дает нам преп. Никита Стифат (XI в.). 'Безмолвие есть состояние ума нестужаемого (помыслами), тишина свободы (от страстей) и отрады душевной, стояние сердца в Боге, нетревожимое и неколеблемое, светлое созерцание, ведение Божиих тайн, слово премудрости из чистого ума, беседа Божия, неусыпное око, молитва умная, безтрудный в великих трудах покой и, наконец, единение и совокупление с Богом'.
Заканчивая речь о безмолвии, скажем словами Лествичника, что ' к истинному безмолвию способны только те, которые стяжали Божественное утешение к поощрению в трудах и Божественное содействие в помощи при бранях'. Иначе говоря, удел безмолвников есть удел не всех, а лишь тех, кого благодать Божия призывает на это. Истинные подвижники никогда не стремились непосредственно к мистическим созерцаниям.
Это таило бы в себе опасность 'прелести'. Высшие духовные созерцания не есть удел каждого подвижника, это присуще немногим гигантам духа. 'В чистую молитву един от тысяч достигнешь, а яже по сей, едва один от тмы' (
В своем прекрасном очерке о типах возрастания о. Павел Флоренский устанавливает онтологическое различие духовных типов и их иерархичность. Хотя каждый тип по своей 'кривой' может возрастать в духовном совершенствовании бесконечно, но характер возрастания, способности, духовная одаренность различны. Группы типов одной 'породы' при возрастании могут превосходить друг друга и в быстроте возрастания и в интенсивности и различаться друг от друга до бесконечности, но все же между ними можно установить какое-то родство, или связь, можно их сравнивать, но типы разной 'породы' просто несравнимы между собою. Они из другого 'теста', из другого материала. Одному типу свойствен могучий взлет: ему даны орлиные крылья, другой же поднимается вверх по более пологой кривой и, может быть, чтобы достигнуть высот созерцания Боговидения, ему недостаточно времени, ограниченного пределами земной жизни. И правильная духовная школа не ставит никогда ученику целью это созерцание, но очищение от страстей. Остальное же зависит от способностей человека к духовному возрастанию, от его усилий в этом направлении, от правильной школы и опытного старца, если он может вести кратчайшим путем. Господь же, видя твердую решимость и неотступность подвижника, венчает его плодами Духа.
Ту же самую мысль развивает и проф. арх. Киприан. 'Мистика, — говорит он, — есть, прежде всего, духовный дар, особая харизма Св. Духа. Не всякий аскет сподобится мистических озарений, но всякий мистик идет путем узким и скорбным аскетического подвига. Благодаря этому, некоторые аскеты с меньшей одаренностью останавливают свой духовный взор на одном только нравственном катарсисе (очищении), тогда как другие с более обостренным духовным зрением взирают вглубь необъятной бездны премирных, добытийных сфер, преодолевают силу притяжения этого тварного мира и, видя свое будущее обоженное состояние, приобщаются к Божеству. Они не только теоретически сознают догмат воплощения, 'Слово плоть бысть', со всеми его последствиями в классической формуле св. Афанасия Александрийского: 'Бог вочеловечился, чтобы человек обожился', но и лицезреют в своих таинственных видениях это обожение'.
Созерцание в Библии и язычестве
Слово contemplatio, т.е. созерцание, происходит от слова templum, — место с широким кругозором, откуда авгуры делали наблюдения. Contempleri означает внимательное наблюдение зрением или умом. обозначает глядеть, разглядывать, затем размышлять или углубляться, философствовать. В человеческой природе заложена способность к созерцанию и Богообщению. В сущности, рассказом об этой способности, о Богообщении, и открывается начало истории человечества в самой древней книге — Библии. 'Рассказ из книги Бытия приоткрывает нам интимные отношения между Адамом, Евой и Богом, прерванные грехом. Когда Бог, проходя через рай, зовет Адама, Адам прячется (Быт. 3:8). С этого момента человек уже не может вынести зрения Бога. Но человека влечет к этому видению, коего он отныне недостоин. С тех пор во всей библейской истории, даже у самых великих друзей Божиих, наблюдается этот мучительный конфликт между их глубочайшими устремлениями и сознанием своего недостоинства. Бог их привлекает и пугает'.
Но и лучшие люди языческого мира не лишены были Богоощущения, хотя оно у них проявлялось в ином аспекте, чем у евреев, получивших Богооткровенную религию. Это сказывается уже и в том, что 'греки и особенно платоники, представляли себе трансцендентность Бога в смысле метафизическом: человек, пока он не освобожден от материи, не может соприкасаться с миром духовным, он слишком от него отличен, чтобы его постигать. Библия же исповедует моральное недостоинство человека: Бог свят, человек грешен. Видение Бога ему не невозможно физически, но ему это запрещено: нельзя видеть Бога и остаться живым'.
Как евреи, так и язычники стремились к познанию Божества, о чем нам свидетельствуют греческие философы: Сократ, Платон и другие. Их мистический опыт может быть назван естественным или натуральным, в отличие от христианского вышеестественного. Различие между ними следующее: в христианском созерцании Бог является действующим лицом и Сам соединяется с очистившейся душою. Это действие сверхъестественное, оно есть акт взаимной любви Творца и твари. Тогда как в натуральном созерцании не дается никакого представления о Божественной любви. Душа не-христианка может иметь о Боге понятие лишь самое смутное, подобно тому, как в потемках трогается предмет, без возможности определения такового. Эта мистика, по сравнению с христианской, подобна некой тени.
Мистическое восприятие сверхъестественного мира также заключает в себе возможность соприкосновения и с силами зла. Человек, не очищенный покаянием, духовное зрение коего не просветлено бесстрастием, не может обладать 'даром различения духов' и, если при этом он имеет еще медиумические склонности, то легко может придти в состояние самообольщения или 'прелести'. Единственный правильный путь к созерцанию — это путь христианской аскетики.
Прелесть
Главная опасность при прохождении аскетического подвига заключается в возможности подвергнуться самообольщению (**прелmoенности) или прелести.
'Все виды прелести, — говорит еп. Игнатий, — которым подвергается подвижник молитвы, возникают из того, что в основание молитвы не положено покаяние, что покаяние не сделалось душою и целью молитвы. Всякий усиливающийся взойти на брак Сына Божия не в чистых и светлых брачных одеждах, устраиваемых покаянием, а прямо в рубище, в состоянии самообольщения и греховности, извергается вон, во тьму кромешную: в бесовскую прелесть'.
Смирение всегда сопутствует святости. Святость немыслима без него. Проф. арх. Киприан говорит: 'Смирение, с которым преп. Симеон Новый Богослов сознает свое несовершенство, сокрушенно кается в своих прошлых грехах и падениях, служит ручательством того, что его мистический опыт совершенно свободен от элемента прелести и духовной гордости. В аскетической литературе бесчисленны предостережения новоначальным инокам не поддаться ложным видениям, не прельститься, не принять ангела тьмы за Ангела Света. Также находим у преп. Симеона предупреждение не верить всевозможным стукам, голосам, страхованиям, видениям чувственного света, благовонным запахам и т.д., посещающим подвижника на молитве... Наряду со смирением, мистик ограждается от опасности отпадения в какую бы то ни было лжемистику таинственной связью с Церковью'.
Все разновидности самообольщения или прелести разделяются на два вида и происходят, во- первых, от неправильного действия ума и, во-вторых, от неправильного действия сердца (чувства).
