Дверь зала судебного заседания открылась, вошли три следователя, которые не так давно сидели на первом этаже. Один из них занял стул напротив защиты и клетки, где сидел Борис. Двое других сели на скамью.
Из другой двери появилась судья, одетая в черную мантию, с небольшой папкой «Дело». Секретарь объявила, что судебное заседание считается открытым, слушается дело по избранию меры пресечения подозреваемому в пособничестве убийства Бориса Шахрая – статьи 30-я и 105-я. Далее были заданы стандартные вопросы об отводе.
Первым выступил прокурор, который подозревал моего клиента в пособничестве убийства банкира Андрея Козлова. Но все подозрения были основаны на показаниях некоего Богдана. Затем слово предоставили защите.
Я сразу обратился к судье с тем, что моему подзащитному обвинение пока не было предъявлено и он является только подозреваемым. А подозреваемый может быть задержан в течение трех дней, два из которых уже прошло. Судья поняла мой намек на то, что подозреваемому не может быть назначена мера пресечения в виде ареста, поскольку не предъявлено обвинение. По крайней мере, такая практика была принята до недавнего времени в некоторых судах. Но это был Басманный суд, который находился под крылом Генеральной прокуратуры. И, может быть, существует негласное соглашение, что все клиенты, которые проходят по этой линии, автоматически получают арест. Особенно это было связано с делом «Юкоса». Я стал говорить обычные фразы о том, что клиент ранее к уголовной ответственности не привлекался, что он имеет мать преклонного возраста – 82 года, что у него есть несовершеннолетний ребенок, находящийся на его иждивении, и так далее. Судья молча слушала.
Конечно, я понимал, что, скорее всего, будет выбран арест. Но все же какая-то надежда на чудо у меня оставалась.
В заключение я сказал, что прошу суд избрать меру пресечения для своего подзащитного, не связанную с арестом, – денежный залог либо поручительство депутатов Государственной Думы, на которых мне успел указать Шахрай.
Судья молча кивнула, словно подтверждая, что она все поняла. Тут неожиданно поднял руку прокурор.
– Ваша честь, можно реплику?
– Да, пожалуйста.
– Тут адвокат говорил, – сказал прокурор, – о денежном залоге и о депутатах. Однако в зале, как мы видим, нет никакого денежного залога, и депутатов тоже тут нет. Так что я считаю, что его слова – это просто слова, а не действия.
– Одну минуточку! – остановил его я. – Денежный залог лежит у меня в машине.
– Какая сумма? – уточнила судья.
– Около пятидесяти тысяч долларов, – на ходу сориентировался я, – естественно, в рублевом эквиваленте. А что касается депутатов, они, естественно, не приглашены, потому что все это случилось неожиданно. Но если суд вынесет решение, они приедут в ближайшее время.
Судья кивнула. Затем она вышла из зала. Полчаса ожидания тянулись очень долго. Наконец судья вернулась на свое место, держа в руках листок бумаги и прочла, что несмотря на все мои заверения о залоге и поручительстве депутатов, Шахрай обвиняется в тяжком преступлении, а именно в убийстве, и поэтому суд выносит решение о его аресте на два месяца.
«Ну что же, – подумал я, – этого и следовало ожидать».
Повернувшись к Шахраю, я сказал:
– Борис, держись! Конечно, сейчас наступают праздники, страна будет отдыхать. Но я постараюсь попасть к тебе как можно быстрее, и главное – никаких показаний без меня не давай.
Вскоре Бориса увели сотрудники уголовного розыска.
Допрос
В МУРе я не был уже три года и обратил внимание, что внутренняя часть здания очень преобразилась. Теперь тут было много помпезности, дорогой мрамор, установлены современные лифты.
Мы поднялись на шестой этаж. Я заметил, что вместо табличек, на которых были написаны наименования отделов, были повешены простые белые листочки, на которых было напечатано: «Работает оперативно-следственная группа Генеральной прокуратуры». Такие листочки висели на дверях всех кабинетов. Я понял, что этаж занят оперативниками, расследующими дело банкира Козлова.
В коридоре было много оперативников, все они были в штатском. Оперативники внимательно меня разглядывали. Это были те самые оперативники, которые вели это дело.
Наконец я оказался в кабинете, где работал следователь. Ему было лет тридцать. Позже я узнал, что следственную группу возглавлял генерал, а в его подчинении было двенадцать молодых следователей, в основном с периферии, а также из Московской городской прокуратуры. Более того, это дело курировал сам генеральный прокурор – ведь президент приказал взять это дело под особый контроль.
Не успел я пообщаться с Шахраем, который был напуган и говорил, что его постоянно вызывают на так называемые «беседы», которые были не что иное как психологическая обработка, как открылась дверь и в кабинет вошел мужчина солидного вида. Увидев меня, он обратился ко мне по имени-отчеству и сказал:
– Можно вас на минутку? Мне нужно с вами поговорить.
Я вышел.
– Мы про вас все хорошо знаем, – сказал мужчина. – Я предлагаю вам следующий вариант. Нам известен заказчик, более того, мы знаем, что в ближайшее время он должен покинуть Россию. Ваш клиент его хорошо знает. Он должен назвать нам его, то есть создать нам процессуальное основание для задержания заказчика. Если он это сделает, то мы оформим ему задним числом явку с повинной и переведем в разряд свидетелей. Вы можете подтвердить, что такая процессуальная формула возможна?
– Конечно, могу.
– Так пойдемте, – сказал оперативник и, не дожидаясь меня, вошел в кабинет.
Не успел я вернуться в кабинет, как он, обратившись к Шахраю, произнес:
– Ну вот, видите, ваш адвокат подтверждает, что в случае, если вы сознаетесь в том, о чем мы с вами говорили ранее, я вам обещаю, что уговорю следственную группу перевести вас в разряд свидетелей и вас выпустят под подписку о невыезде. Как видите, картина для вас достаточно благоприятная. Так что подумайте. Я предлагаю вам сознаться.
– Давайте все же уточним, – сказал я. – А если заказчик укажет на моего клиента, что он, так сказать, «в теме», тогда что?
– А тогда – срок, вы это должны понимать.
Борис сник.
– Хорошо, давайте вести допрос, – сказал я.
Следователь начал задавать обычные протокольные вопросы. Это не представляло для меня интереса, поэтому я вышел в коридор. За мной тут же снова вышел оперативник.
– Я еще раз предлагаю вам уговорить своего клиента сознаться. И это надо сделать именно сегодня.
– А почему сегодня? – спросил я. – Это же важный для него вопрос. По существу, его судьба. Принцип любого адвоката – «не лги своему клиенту». Но я не знаю, в теме он или нет.
– Да в теме ваш клиент, – усмехнулся оперативник. – Мы ему уже несколько раз говорили, что к нам просто так никто не попадает.
– Понимаю. Но он должен решить сам. Дайте ему хотя бы сутки подумать.
– Боюсь, что завтра уже будет поздно.
Я понимал, что это очередная «проводка», что поздно не будет.
– Хорошо, – решил я, – дайте мне с ним поговорить наедине.
Я вернулся в кабинет. Оперативник вошел за мной, подошел к следователю и что-то сказал ему. Тот встал и вышел из кабинета, за ним – оперативник. Мы с Борисом остались одни.
– Послушай, Борис, – начал я, – я не знаю, замешан ли ты в этом преступлении или нет. Тебе предлагают сознаться. Не знаю, будет ли это лучше для тебя.
Но Борис неожиданно перебил меня:
