Не знали они, стражники, почему начальник рудников отличал перед другими этого строптивого раба. Да и не полагалось им знать.
А было вот как.
Не отказался Тордул от своего слова — решил разделить судьбу с товарищами — и был вместе с ними отправлен на рудники. Измученные, связанные попарно, тащились неудачливые мятежники по горным дорогам, по ущельям, мимо курившихся шахт. Тордула мучила рана, томила жажда, он заметно ослабел и еле волочил опухшие ноги. Ретобон, рябой и долговязый, поддерживал друга, но и у Ретобона силы были на исходе.
На шестой или седьмой день пути сумрачная колонна миновала ущелье, в котором дымила горнами плавильня, и, медленно одолев подъем, по накатанной повозками дороге вышла к желто-серой скалистой горе. Стояла эта гора особняком, была невысока и лишена растительности — по крайней мере склон ее, открытый взглядам, выглядел голо и как-то безрадостно.
По колонне пополз тревожный слух: будто именно в этой горе находится таинственный рудник голубого серебра. В голове колонны произошла заминка. Конные стражники поскакали туда, раздались проклятия, глухие удары, стоны. Колонна поползла дальше и вскоре уперлась в подножие скалы, где зияло отверстие локтя в два высотой. Туда-то и начали спешившиеся стражники загонять одного за другим своих узников. Тех, кто упирался, заталкивали силой. С гоготом, с бранью били несчастных древками копий куда ни попадя.
Подошла очередь Тордула и Ретобона. Тордул, смертельно бледный, поднял голову — в последний раз взглянуть на голубое небо…
— Этот, что ли? — донеслось до его слуха. — Эй ты, носатый, как зовут? Тебе говорю!
Тупой конец копья уперся Тордулу в грудь. Отшатнувшись, Тордул уставился на пожилого стражника с нечесаной бородой и подслеповатыми свирепыми глазками.
— Спятил, что ли? Как звать тебя, спрашиваю!
— Тордул его зовут, — ответил за друга Ретобон.
— Он самый, — подтвердил другой стражник, вглядываясь в Тордула. — Его и показал нам гремящий, когда из Тартесса выходили.
— Не перепутать бы, — буркнул пожилой. — Все они вроде на одну морду стали… Чего глаза выкатил? — заорал он на Тордула. — Отойди в сторону!
Второй стражник рассек ножом веревку, связывавшую друзей, и оттолкнул Тордула. Тот, охнув, упал. Ретобон шагнул было к нему, но тут накинулись стражники, пинками и толчками швырнули Ретобона к зиявшему чернотой лазу, подтолкнули древком копья. На миг оглянулся долговязый, перед тем как поглотила его гора, на миг скрестился его недоуменный взгляд с растерянным взглядом Тордула…
А спустя час Тордула доставили в домик у речки, в котором жил начальник всех рудников. Пожилой стражник вытащил из-за пазухи свернутый в трубку пергамент, почтительно вручил его Индибилу. Морщась от запаха, подрыгивая коротенькой ножкой, начальник прочел пергамент. Взмахом руки отпустил стражу, с интересом посмотрел на Тордула.
— Сядь, — сказал он затем. — Выпей вина, подкрепи свои силы.
Тордул покачал головой. Глаза его блуждали, он с трудом сдерживал икоту.
— Полагаю, — продолжал Индибил, разглаживая на столе пергамент, — что с тебя достаточно того, что ты видел. Если хочешь, я немедленно отправлю тебя домой… к твоему родителю.
— Нет, — прохрипел Тордул.
— Не упрямься, подумай как следует. Твои сообщники никогда уже не вернутся, и ты можешь…
— Отправь меня к ним.
Тордул еле шевелил языком. Невыносимо болело раненое плечо.
Индибил иронически усмехнулся.
— К ним я тебя не отправлю. Мне пока что дорога своя голова. — Он еще раз прочел пергамент, постучал по нему твердым ногтем. — Но раз ты упорствуешь — пойдешь на медные рудники. А теперь выпей вина и поешь.
Не погнушался, сам поднес Тордулу чашу. Строптивец оттолкнул чашу, вино выплеснулось на пергамент, на сандалии Индибила. Начальник рудников побагровел, страшным взглядом посмотрел на Тордула. Приоткрыл дверь, вполголоса отдал стражникам короткое распоряжение.
«Вот и все, — устало подумал Тордул. — Сейчас схватят… накинут петлю на шею, удавят…»
Вошел человек мрачного вида, с длинными волосатыми ручищами. Однако не палачом оказался он, а лекарем. Быстро, умело размотал одеревеневшие от крови и грязи тряпки на тордуловом плече, промыл рану кисло пахнущим настоем, наложил повязку. Тордул но сопротивлялся. Сидел на скамье, понурившись, безразличный ко всему.
Перед тем как кликнуть стражу и отправить Тордула в двадцать девятую толпу, Индибил промолвил сухо:
— Запомни: как только пожелаешь, ты будешь доставлен к своему родителю.
Прошло полмесяца или немногим больше, и Тордул второй раз предстал перед начальником рудников. Это было в тот день, когда прибрел он утром к чужому котлу, встретил Горгия и сцепился со стражниками.
Как и в первый раз, Индибил предложил беспокойному рабу еду и питье. Тордул поколебался немного. Потом решительно придвинул к себе блюдо с мясом, налил в чашу вина до краев, жадно выпил. Был он очень голоден, это верно. Но не от голода набросился на еду. Задуманное дело требовало свежих сил. Так говорил он самому себе, утверждаясь в этой мысли.
Блистательный Индибил полулежал в кресле, с насмешливой улыбочкой поглядывал на бурно насыщавшегося Тордула.
— Ну как? — спросил. — Еще не хочешь домой?
Тордул взглянул исподлобья, вытер ладонью жирные губы.
— Не засоряй моего слуха ненужными вопросами, — сказал он резко.
Побагровел Индибил, дрыгнул ножкой, однако и на этот раз стерпел неслыханную дерзость.
— Послушай, — сказал Тордул как ни в чем не бывало. — С больной рукой мне трудно управляться с кайлом. Переведи на другую работу.
Охотнее всего Индибил перевел бы этого наглеца туда, откуда никто не выходил, — на рудник голубого серебра.
— Хорошо, — процедил он сквозь зубы. — А теперь если ты насытился, то отправляйся в свою вонючую толпу.
Велел, чтобы посадили Тордула на чистую работу — подсчитывать ящики с рудой.
Иногда Горгий работал наверху — таскал ящики для подсчета. Тордул приветливо ему улыбался, усаживал рядом, заводил разговоры про целебную мазь — из чего, мол, ее делают, да всякий раз совал греку то пол-лепешки, то кусок сыру. Стражник хмурился, гнал Горгия работать, но словесно, без пинков и зуботычин.
А потом Тордул перевелся в ту пещеру, где жили Горгий с Диомедом. Все ему удавалось, счастливчику этакому. Ну, может, и не совсем счастливчик, как-никак тоже в неволе, но чистая работа и сытный харч — тут все равно что счастье.
Однажды после работы притащил Тордул целого жареного кролика.
— Где ты добываешь такую еду? — удивился Горгий.
Тордул не ответил, только рукой махнул.
Пока греки с жадностью обгладывали хрусткие кости, он приглядывался к рисункам на стене.
— Кто рисовал?
— Он. — Горгий кивнул на Диомеда. — Не узнаешь? Ваш царь Аргантоний.
Тордул засмеялся, покачал головой: ну и ну!
— А это кто?
— Павлидий, чтоб собаки его кишки по базарной площади растаскали, — с полным ртом ответил Диомед.
Тордул помолчал, потом сказал:
