— И что же, эта общность доказана?
— Нет, все еще гипотетична. Пиренейские иберы — скорее, выходцы из Африки, чем с Кавказа. Но в глуби веков нелегко проследить пути племен. Вероятно, общности у них все же больше, чем розни.
— Ну да, все мы, так сказать, восходим к ветхому Адаму…
4. ГОРГИЙ ВСТРЕВОЖЕН
Царь Аргантоний плескался в бассейне. Вокруг стояло несколько приближенных — первые люди Тартесса. Им было даровано почетное право лицезреть царскую особу без одежд. Более того: иногда они удостаивались высочайшей чести — приглашались царем в бассейн для беседы о государственных делах.
Вот и сегодня.
— Павлидий! — позвал царь.
Верховный жрец встрепенулся, разжал тонкие губы.
— Иду, Ослепительный!
Как был, в многослойных одеждах и сандалиях, плюхнулся в бассейн, по горло в воде заспешил к царю. Аргантоний, потирая костлявые плечи, посмотрел на него из-под строгих седых бровей.
— Что нового в Тартессе?
Павлидий заученно ответил:
— В Стране Великого Неизменяемого Установления не может быть ничего нового. Народ благословляет твое имя, Ослепительный!
Придворные, что стояли по краям бассейна, выкрикнули громким нестройным хором:
— Вечно свети нам!
Аргантоний лег на спину, задвигал ногами. Верховный жрец медленно поплыл сзади, стараясь не брызгать. Одежды вздулись у него на спине желтым пузырем.
— Во дворце нечем стало дышать, — сказал Аргантоний. — Что там делают в городе? Почему столько дыма?
— В кварталах оружейников… и медников… дымят горны… — Павлидию трудно было говорить, он часто дышал.
Царь подплыл к ступеням бассейна, сел, выпростал из воды длинную седую бороду. Павлидий почтительно стоял перед ним по горло в воде.
— Третьего дня, — доложил он, — карфагеняне нагло напали в море на корабли купца Амбона, идущие с Оловянных островов. Если бы не попутный ветер…
— Хорошо, что ты напомнил об Амбоне. Кажется, я еще не подписал указ о его производстве в блистательные?
— Нет, Ослепительный. Это достойный подданный, ни разу не замеченный в сомнениях. Он уже сделал в твою казну большой взнос.
— Передай Амбону: пусть поднимет вдвое восточную стену. Вели пригнать рабов. За прокорм и камень пусть платит он.
— Будет исполнено! — Павлидий склонил голову, клюнул воду ястребиным клювом.
— Высокорожденным не пристало нюхать дым, — изрек царь.
— Прекрасно сказано, — громко зашептались придворные. — Такие слова надо чеканить в серебре…
— Разреши доложить, Ослепительный, — сказал Павлидий. — Стало мне известно, что карфагеняне собирают войско, чтобы идти на Тартесс войной. Их отряды стоят в Гадире. Их флот…
Аргантоний в сердцах ударил кулаком по воде.
— Ощипанная цапля на кривых ногах — вот что такое твой Карфаген.
Придворные не смогли сдержать восторга, закричали:
— Какая глубина! И вместе с тем точность!.. Цапля на кривых ногах!
— Ощипанная, — веско добавил Павлидий, скользнув взглядом по придворным. Никому не было дано права укорачивать высказывания царя.
— Никто не смеет угрожать моему царству, — сказал Аргантоний. — Как идет Накопление?
— С начала месяца в Сокровенную кладовую доставлено два пирима голубого серебра.
— Два пирима за целый месяц? Верховный жрец, ты забыл о своей главной обязанности.
— Я не забыл. Как можно, Ослепительный! Кроме того, месяц еще не кончился…
— Ты забыл. Ну-ка скажи, что повелел Нетон?
С самого начала разговора Павлидий видел, что царь не в духе. Видно, опять у него жжение в кишках. Все труднее приходилось ему с Аргантонием: в последние годы стал он нестерпимо капризен. Каждое слово поперек поворачивает. Сколько же лет еще отпущено ему богами?
Но вопрос требовал ответа, и Павлидий, скрыв раздражение, привычно забубнил:
— И повелел бог богов Нетон: ничто не должно изменяться, и непреложен закон, и да стоит царство, пока накапливается крупица за крупицей голубое серебро.
— Пока крупица за крупицей накапливается, — поправил Аргантоний. — Я же сказал, что ты забыл. Помнить неточно — все равно что забыть.
— Ты прав, Ослепительный. Я помню, но неточно. — Павлидий решил не сердить царя.
— Ты не хочешь, чтобы щит Нетона был готов поскорее.
— Я хочу, Ослепительный, как можно!
— Кто хочет, тот старается.
— Я очень стараюсь, Ослепительный. Поверь, я строго слежу. Но, как известно, голубое серебро не просто дается в руки. Мрут рабы на руднике…
— Надо пополнять! Или, может быть, на плоскогорье перевелись цильбицены? — в голосе царя послышалась ирония.
Павлидий благоразумно смолчал, не стал сердить царя сообщением, что подлые цильбицены, да и другие племена на плоскогорье — все эти лузитане, индигеты, илеаты — приобрели, скверный обычай яростно сопротивляться тартесским конным отрядам.
— Или перевелись преступники в самом Тартессе? — продолжал Аргантоний, пересев на ступеньку повыше (он строго придерживался совета придворного врача: выходить из воды постепенно).
— Я ревностно их разыскиваю, Ослепительный.
— Преступники всюду! Сколько рабов потребно для рудников, столько чтобы было мне и преступников.
— Будет исполнено. — Павлидий снова клюнул воду. — Разреши доложить, Ослепительный: в Тартесс пришел фокейский корабль.
— Давно не приплывали. Хорошо. Фокейцы не цильбицены. Миликон! — позвал царь.
— Иду, Ослепительный! — Пышно разодетый вельможа с крупным холеным лицом и завитой каштановой бородкой проворно сбежал по ступеням в бассейн, стал рядом с Павлидием.
— Прими фокейца как следует, Миликон. Греки — союзники Тартесса. Вели купцам принять его товар и отгрузить ему олова.
— Стало мне известно, — заметил Павлидий, — что фокейцу не олово потребно, а готовое оружие из черной бронзы.
— Это он, должно быть, по неразумию, — сказал Миликон с добродушной улыбкой. — Не знает наших законов. Я объясню фокейцу, Ослепительный.
— Позови его ко мне на обед. Я сам объясню.
С этими словами царь Аргантоний поднялся во весь свой высокий рост. Двое придворных кинулись к нему с полотенцами.
Амбон не обманул — прислал на корабль сведущего человека. Тот говорил мало, больше смотрел. Подкидывал на жесткой ладони горсть наждака, удовлетворенно кивал. Сказал, что его хозяин намерен взять весь груз наждака — талант за талант олова в слитках. Часть олова, если фокейцу угодно, можно
