Мурзик

засахаренными в меду, отчего я окончательно вышел из себя и вдарил целой пачкой заморской мятной гаммы с сиропом «Бруклин». (Не забыв, естественно, объяснить, что ее надо жевать, а не глотать), после чего была открыта банка с Кокой, и только тогда у Росинки по-моему, просто иссякли последние силы, и она вяло дожевывала последний кубик жвачки и с нескрываемым удивлением вертела в руках пустую банку, видимо, никак не сосредоточившись по поводу определения её места в хозяйстве.

Я, вдоволь натешившись, а на самом деле весьма притомившись воевать с ней, решил ей отомстить, так как пришла пора помучить животное.

– Ты бы сходила на речку, умылась бы. А то как чушка.

Росинка безропотно, но и без энтузиазма отправилась к воде, и когда я убедился, что следы обжорства окончательно смыты, я выпустил из «резерва» камышового кота.

Росинка с визгом мгновенно прибежала обратно и спряталась за мою спину, а если кто не представляет себе причину ее паники, то поясню: что нет среди кошачьих более злобного животного, чем камышовый кот, которого почти полностью истребили, но не из-за шкуры, которая не представляла никакой ценности ввиду небольшого размера и бледного окраса, а потому, что из-за него было совершенно невозможно охотиться на водоплавающую птицу, так как подбитую дичь он нагло присваивал, а собак, посланных отнять добычу, безжалостно задирал насмерть.

Кот кабанеющей походкой неспешно приближался к нам, и хорошо, я боковым зрением заметил шарящую в поисках арбалета ручку.

– Не волнуйся, он хороший, – успокоил я Росинку, но от моих слов ее рука суматошно заметалась и цепко схватила самострел, да так, что я еле успел остановить ее.

Пока мы боролись за полуавтоматический стреломет, кот с необычайным достоинством подошел и лег у моих ног.

Я оставил в покое сестру Робин Гуда и приступил к мученью животного:

– Хороший Барсик, – приговаривал я, гладя кота по спине. – Хороший!

Кот начал тянуться и мурлыкать от удовольствия, но вскоре таким образом мне наскучило его мучить, тем более, что Росинка ни в какую не хотела убеждаться в безопасности данного представителя камышовоплотоядных, хотя мне даже послышалось в ее злобном ворчании за моей спиной слово «Ведун».

Я снова «колданул», и из тех же камышей выскочили два маленьких котенка и неуклюже побежали к своему папе. Папе было на них наплевать, так как они ему, видно, давно уже надоели, и он был полностью был поглощен потреблением удовольствия, получаемого от моего поглаживания. Но котятам тоже, видно, было наплевать на то, что они надоели папаше и, беспардонно взгромоздившись на него верхом, принялись играть в «Царь-гору».

Я, естественно, перестал гладить несчастного кота и тот, поняв, что малина кончилась и наступили суровые семейные будни, решительно встал, и, ничуть не заботясь о своем потомстве, которое кувырком скатилось с его спины, тоскливо взрыкнул.

Чтобы как-то компенсировать его горе, я достал из вещмешка кусок сырого мяса и протянул ему.

Камышовый кот брезгливо посмотрел на подачку и, никак не выразив своего отношения к меркантильности происходящего, с достоинством взял кусок и, гордо неся свои кисточки на ушах, удалился в камыши. Котята было ринулись за ним, но он недвусмысленно зарычал, и они обиженно вернулись к нам.

Когда кот скрылся из виду, Росинка облегченно вздохнула, но, по-моему, явно поспешила с этим. Оба маленьких Мурзика за неимением папы, и видимо, видя во мне его сообщника и предателя их интересов, дружно набросились на нее и давай ее терзать.

Я, правда, не знаю, кто громче из них орал, но визгу было на всю округу!

Мне, конечно, стало обидно, что про меня забыли, и решив тоже внести свою лепту в большую росино- камышовую дружбу, я достал два маленьких кусочка мяса (каждый по пол-кило, чтобы уж наверняка они объелись и перестали возиться со своей новой подружкой, и тогда я смог бы продолжить гладить хотя бы одного из них, то есть вернуться к своей первоначальной идее вдоволь помучить какое- либо животное) и благосклонно, как бы между прочим, подсунул мясо мурзятам под носы. Те, не долго думая, чье они мясо имеют, со злобным урчанием вгрызлись в него, и не прошло и минуты, как мое мясо съели. И… как ни в чем не бывало, продолжали возиться с Росинкой!

У меня на самом деле после этого появилось стойкое желание устроить им взбучку, но я вовремя одумался, мудро представив последствия нападения объединенного отряда ушасто-косастых, и с тоской стал размышлять о невозможности уйти от своей судьбы быть постоянно окруженным Мурзиками.

Я, кажется, начал дремать, но меня разбудила вдруг воцарившаяся тишина.

Когда я огляделся, ища причину внезапной дестабилизации, то сначала подумал, что возвращается мой друг кот с целью поставить меня в известность о впечатлении, которое произвело на него мясо в даденом мною количестве, но я ошибся. Это был не кот. Судя по первичным признакам (экстерьер, окрас и реакция котят), это была его родная котиха.

В душе у меня возникла легкая паника, так как я не санкционировал сие явление, и уж больно целенаправленно приближалась мурзикова мамаша. И если принять во внимание бытующее довольно объективное мнение о злобном нраве камышового кота и сопоставить личные наблюдения с темпераментом его отпрысков, то можно было прийти к однозначному заключению, что его супружница еще более злобна, а уж раз ее детишки притихли при одном ее виде, то она, видимо, злобнее их многократно.

Надо было что-то предпринимать. На этот счет существовало множество способов: внушить ей сумасшедшую мысль, что она вот тут ходит почем зря, а дома у нее молоко на плите убежало. Или же вырыть на ее пути волчий капкан, замаскировать его валежником, а чтобы она из него не выбралась, установить на дне его ванную со сметаной.

Ну, еще можно было что-нибудь, наконец, придумать. Но я решил, что, в принципе, все происходящее мне на руку – пусть все идет своим чередом, а я, во всяком случае, всегда успею оградить Росинку от кошачьих клыков.

Но мне ничего не пришлось делать. Когда до Росинки оставалось не более метра, и намерения котихи явно прослеживались на ее злобно оскаленной морде, произошло чудо.